Нэнси Митфорд - В поисках любви Страница 35

По прибытии в Нью-Йорк, однако, их едва не разорвали на куски, и мы, вкупе с двумя великими англоязычными нациями, имели возможность следить за каждым их движением. Они попали даже в выпуск кинохроники — озабоченные, пряча лица за раскрытыми книжками.

Экспедиция оказалась бесполезной. Через два дня после их приезда в Голливуд Джесси превратилась в миссис Гун. Луиза известила домашних об этой новости телеграммой, присовокупив: «Гэри невероятный дост».

Одно было хорошо — что свадьба положила конец роману с продолжениями.

— Невозможно симпатичный, — объявил по возвращении Дэви. — Компактный мужичок, как орешек. Джесси будет с ним страшно счастлива, я уверен.

Тетю Сейди он тем не менее не обнадежил и не утешил. Стоило растить любимую хорошенькую дочку, чтобы она потом вышла за компактного мужичка, как орешек, и уехала жить за тысячи миль. Дом в Лондоне был отменен и Алконли впали в такое уныние, что, когда их постиг следующий удар, он был воспринят как роковая неизбежность.

Шестнадцатилетний Мэтт, тоже подняв газетную шумиху, сбежал из Итона на войну в Испанию. Тетя Сейди ужасно горевала, но дядя Мэтью, по-моему, — нет. Ему желание сражаться на войне представлялось совершенно естественным, хоть он, конечно, сожалел о том, что Мэтт сражается за иностранцев. Он, собственно, не имел ничего против испанских красных, они были храбрые ребята и очень здраво поступили, уничтожив приличное число идолопоклонствующих монахов, монашек и попов, такие действия вполне заслуживали одобрения — только обидно идти на захудалую войнишку, когда совсем скоро представится возможность участвовать в первоклассной. Решено было не предпринимать никаких шагов, чтобы вернуть Мэтта назад.

Рождество в Алконли выдалось в том году невеселое. Дети таяли на глазах, словно двенадцать негритят. Боб и Луиза, в жизни не причинившие родителям даже минутного огорчения, Джон Форт-Уильям, преснейший из мужчин, Луизины дети, такие образцовые, пригожие, но без изюминки, без малейшей особинки — разве могли они заменить отсутствие Линды, Мэтта, Джесси, а Робин с Викторией, хоть и веселые проказники, поддались общей атмосфере и норовили по возможности держаться особняком за дверью достова чулана.

Линда вышла замуж, как только завершилась процедура развода. Брачная церемония в Кэкстон-Холле[52] так же сильно отличалась от первой ее свадьбы, как партии левого крыла отличаются от прочих. Печальной не назовешь, но безрадостная, убогая, не согретая ощущением счастья. Из Линдиных друзей присутствовали немногие, из родни — никого, кроме нас с Дэви, лорд Мерлин прислал два обюссонских ковра[53], но сам не явился. Болтуны докристианова периода, когда их перестали привечать, испарились из Линдиной жизни, громко оплакивая утрату, каковой она стала в их собственной.

Кристиан прибыл с опозданием и вошел торопливым шагом, в сопровождении горстки товарищей.

— Красавец, ничего не скажешь, — прошипел мне на ухо Дэви, — но — ох, кому это все нужно!

Свадебного завтрака не было и, потоптавшись бесцельно в некотором замешательстве на улице перед Холлом, Линда с Кристианом через несколько минут уехали домой. На правах провинциалки, которая вырвалась в Лондон на денек и намерена окунуться ненадолго в столичную жизнь, я заставила Дэви угостить меня ланчем в отеле «Риц». Что лишь усугубило мое подавленное настроение. Вещи на мне — такие удачные, так идеально подходящие для «Джорджа»[54], предмет столь восхищенных ахов со стороны других профессорских жен («Дорогая, где вы нашли эту твидовую мечту?») — были, как я теперь поняла, топорны почти до неприличия, опять все те же свободные тафтяные вставки. Я заставляла себя думать о милых черненьких детках, их теперь было трое, оставленных дома в детской, о милом Альфреде в кабинете — но как-то в эти минуты мысль о них не несла с собой утешения. Душа со всею страстью желала точно такую меховую шапочку или такую шапочку из страусовых перьев, как на двух дамах за соседним столиком. Душа вожделела маленького черного платья, бриллиантовых клипсов и норковой темной шубки, сапожек в стиле медицинских бахил, длинных замшевых черных перчаток, чтобы морщили на руке, гладкой, волосок к волоску, прически. Когда я попыталась объяснить все это Дэви, он заметил рассеянно:

— Да, но для тебя это совсем не играет роли, Фанни, — и откуда у тебя, в конце концов, возьмется время следить за собой, если есть столько более важных вещей, которые требуют твоего внимания.

Думал, наверное, что я после этих слов воспряну духом.

Вскоре после Линдиного замужества Алконли вновь приняли ее в свои объятия. Для них вторичный брак после развода в счет не шел, и когда Виктория упомянула ненароком, что Линда обручена с Кристианом, ее резко одернули:

— Не может человек быть обручен, когда он замужем!

Не соблюдение формальности смягчило их сердца — по их понятиям Линде отныне предстояло жить в состоянии перманентного прелюбодейства — просто им слишком ее недоставало, чтобы настаивать на продолжении ссоры. Мало-помалу начался процесс «Хорошенького — Понемножку» (ланч с тетей Сейди в ресторане) и отношения быстро наладились снова. Линда стала часто бывать в Алконли, хоть, правда, никогда не брала с собой Кристиана, чувствуя, что это едва ли кому-нибудь пойдет на пользу.

Линда с Кристианом зажили в домике на Чейни-Уок и, если Линдины надежды на счастье сбылись не вполне, она, как всегда, проявляла великолепное уменье не показывать этого. Кристиан безусловно был очень к ней привязан и на свой лад старался не обижать ее, но был, как и предсказывал лорд Мерлин, слишком оторван от окружающей действительности, чтобы обыкновенная женщина могла найти с ним свое счастье. Бывало, что он неделями как будто не замечал ее, бывало и так, что уходил из дома и сутками не показывался, чересчур занятый какими-нибудь очередными своими делами, не давая ей знать, где он находится и когда его ждать назад. Ел и спал где придется — на вокзальной скамейке, на ступеньках пустующего дома. День-деньской на Чейни-Уок толклись товарищи, но не болтали с Линдой — произносили друг для друга речи, без устали сновали по комнатам, звонили по телефону, стучали на машинке, пили, сплошь да рядом засыпали на диване в Линдиной гостиной — не раздеваясь, но обязательно скинув ботинки.

Возрастали денежные затруднения. Кристиан, который, казалось бы, вообще ни на что не тратил деньги, имел зато поразительное обыкновение сорить ими. Он позволял себе немногие, но дорогие развлечения — одним из самых излюбленных было звонить нацистским главарям в Берлин или еще каким-нибудь политикам по всей Европе и подолгу вести с ними язвительные разговоры ценою столько-то фунтов за минуту.