Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Ледяное сердце Страница 35

Сердце Загорской упало куда-то на дно желудка и, кажется, перестало биться совсем.

— И сколько же?

Глядя Лидии прямо в глаза, Тополь едва заметно усмехнулся.

— Что же ты молчишь? — От затылка вниз, по спине, покатилась обжигающая волна панического страха.

— Зачем мне что-то говорить, когда ты сама всё знаешь?

Густо-синие глаза Леонида сузились, и внезапно перед мысленным взором Лидии появились стылые ладони океана, смыкавшиеся над её головой в ночном сне.

— Я… я не понимаю… О чём ты? — Под пристальным взглядом Леонида она вздрогнула.

— О том же, о чём и ты. — Не отрываясь от глаз Лидии, Леонид взял чашку с водой и протянул таблетку. — Пей.

— Может, позже… — губы её не слушались.

— Зачем же откладывать? — В лице Леонида появилось что-то хищное и неприятное, как у хорька. — Зачем же нам откладывать на потом, если можно сделать это сейчас? — с нажимом повторил он, наклонился к Лидии совсем близко и поднёс руку с таблеткой. — Посмотри, что у меня для тебя есть, любимая. — Его шёпот становился всё глуше, переходя в шипение.

— Нет… нет… Не-е-е-т!!! — не выдержав змеиного, гипнотического взгляда мужа, закричала Лидия и почувствовала, как на неё наваливается ледяная толща воды.

— Мне что-то добавить ещё или достаточно? — Немигающие глаза Леонида холодно впились в лицо Лидии.

— Довольно.

Загорская закрыла глаза, откинулась на мягкий подголовник кресла и почувствовала, как, навалившись всем весом, безликая многотонная волна потянула её за собой в бездонную, бескрайнюю пропасть.

«Обязуюсь вернуть к первому ноября одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года». Семён поставил точку и довольно оглядел красивую, как картинка, расписочку:

— Это хорошо, что в баксах, а то с этими рублями — словно фантики в руках держишь.

— Отдавать будешь тоже в долларах. — Приземистый, плечистый парень ткнул пальцем в низ расписки: — Число проставь.

— Само собой. — Семён обменялся взглядом с Борисом, стоявшим чуть поодаль, у стены. — Жалко, что до двадцать пятого никого в учебной части нет, а то бы я в понедельник смотался — и к стороне. Нет, правда, чувствуешь себя с этими хвостами как Муму с камнем на шее… — Тополь посмотрел на незнакомых парней и осёкся: судя по выражению их лиц, им всем было глубоко до фонаря, какого числа начнёт работать учебная часть в его институте и как завершит свои дни бедная тонущая собачка. — Число… — Чувствуя на себе взгляды окружающих, Тополь снова склонился над листком. — Пятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Теперь всё?

— Всё. — Взяв расписку, парень сложил её вчетверо. — Только не забудь, первого ноября ты отдаёшь не две, а две пятьсот.

— Мы же договаривались на десять процентов! — От названной суммы лицо Семёна вытянулось.

— В месяц. — Будто укладывая волосы, парень медленно провёл по бритой голове ладонью. — А ты берёшь на два с половиной. Считать умеешь?

Не в силах скрыть раздражения, Тополь нахмурился.

— Я чего-то не понял, ты хочешь даром? — Парень повёл плечами и покрутил шеей так, словно ему жал воротничок рубашки.

— Да нет, всё в порядке. — Тополь нащупал в кармане доллары и, будто опасаясь за их сохранность, вцепился в них пальцами. — Просто Борис сказал, что вы даёте под десять процентов.

— Так мы тебе под десять и дали. — От стены отделилась ещё одна фигура. — Если тебя наши условия не устраивают…

— Нет, всё в порядке, — замотал головой Семён.

— Тогда мы пойдём.

Парень, взявший расписку, подошёл к Борису, пожал ему руку и молча двинулся к дверям, а вслед за ним потянулись и остальные.

— Ну у тебя и друзья! — Дождавшись, пока за последним амбалом закроется дверь и их голоса смолкнут, Семён перевёл дыхание и взглянул на Бориса. — Я думал, они меня прямо тут и похоронят.

— Ты поменьше думай, ребята как ребята.

— Неприятные какие-то… — нахмурился Тополь.

— Тебе с ними что, детей крестить? — Боря выразительно посмотрел на товарища.

— За какой надобностью их пришла такая прорва? — вспомнив внушительные фигуры, молча стоявшие у стены, невольно поёжился Семён. — Подумаешь, какие деньги…

— Вот и подумай, — холодно оборвал его Борис.

— А чего тут думать-то? Ты назначал встречу в клубе двоим, а их шестеро ввалилось. Это как понимать?

— Так ты тоже не две тысячи просил, а полторы.

— У меня изменились обстоятельства, — пояснил Семён. — Эти дни, что остались до учёбы, мы с ребятами проведём на Селигере. Войди в моё положение, тысячу нужно оставить на институт — мало ли что? Долларов двести — триста съест поездка, там одна дорога в копеечку станет. Ещё столько же — приодеться к новому учебному году, не в рваных же джинсах идти на занятия? И потом, не с пустым же карманом ходить, верно? Вот и выходит, что меньше двух тысяч брать не резон, правильно?

— Не знаю. — Борис хлопнул себя по карману и вытащил пачку сигарет. — Это твоё дело, сколько и подо что тебе брать. А что за поездка-то, вроде ты никуда не собирался?

— Не собирался, — Тополь тяжело вздохнул, — а теперь вот взял и собрался.

— А чего так вдруг? — Борис чиркнул спичкой. — Вроде, говорил, у твоей матери свадьба намечается. Ты что, не пойдёшь?

— Чего я там не видел?

— Понятно… — неопределённо протянул Борис. — И когда назад?

— Билеты на двадцать четвёртое.

— Значит, тебя всего неделю не будет?

— Ну, что-то вроде этого.

— Не люблю комаров кормить. И чего хорошего — спать на земле, жрать тушёнку и пить местный самогон? Никогда не мог понять дешёвой романтики. Если бы меня позвали в такую дыру, я бы ни за что не поехал.

— Поэтому тебя и не зовут. Ладно, — Тополь нащупал в кармане купюры, — пойду я, Борь, спасибо, что помог. Мне ещё баксы в обменке скинуть надо да кое-что из продуктов прикупить.

— Тушёнку, что ли? — ехидно поинтересовался Борис.

— И её тоже, — беззлобно усмехнулся Тополь.

— Может, останешься? — Кустистые Борькины брови смешно зашевелились. — Мало ли, из института позвонят или ещё что, а тебя нет? Всё-таки, хвост…

— Да ладно, не впервой, — отмахнулся Тополь, — прищемим. И потом, скажи мне, что может измениться за несколько дней?

Он беззаботно улыбнулся и пошёл прочь, даже не задумываясь о том, что иногда, для того чтобы перевернуться с ног на голову, жизни вполне достаточно и десяти минут.

— А где же их сиятельство? — Инуся заглянула в гостиную и вопросительно посмотрела на Надежду.

С того времени, как Семён вдруг ни с того ни с сего, возомнив себя взрослым, стал называть её исключительно Инкой (правда, за глаза и не в полный голос), она перешла на официальное «Семён Леонидович» или «их сиятельство», причём каждый раз, именуя Семёна подобным образом, она понижала голос чуть ли не до шёпота и, округляя глаза, комично наклоняла голову, будто и впрямь речь шла об особе благородных кровей.