Джудит Крэнц - Я покорю Манхэттен Страница 35

Ей нравилось встречаться за ленчем с друзьями по колледжу и вместе с ними восхищаться фотографиями все новых и новых детей, появлявшихся в их семьях; и когда младшие сестры ее подруг демонстрировали обручальные кольца, она совершенно искренне их поздравляла, хотя полотенца с монограммами, эти атрибуты семейной жизни, напоминали ей о смирительных рубашках, а новые простыни – о саване. Единственный магазин в Нью-Йорке, который она едва могла переносить, был второй этаж универмага «Тиффани», где ей частенько приходилось покупать подарки для детей. Декораторы, похоже, разошлись там вовсю, оформляя бесконечное магазинное изобилие; они словно соревновались друг с другом в нагромождении на игрушечных столах фарфора, хрусталя и серебра. Кто так сервирует стол, думала она в ужасе. При виде этих сверкающих фантасмагорических столов, окружающих вас сразу же, как только вы покидали кабину лифта, отделанную серым бархатом, Нина моментально представляла себе тех бедняжек, что стоят в мясной лавке «У Кристидеса», надеясь получить кусок подешевле, их замызганные кухни и грязную посуду. Другого времени предаваться столь мрачным фантазиям у Нины попросту не было, если не считать необходимости писать для «Стиля» рецензии на новые фильмы ужасов.

С первого взгляда она казалась воплощением счастливой обыденности, хотя в ее облике и не было ничего обыденного. Волосы, спускавшиеся до плеч, были того неотразимо непередаваемого оттенка, который французы определяют как «засахаренный каштан». При пяти футах пяти с половиной дюймах роста Нине каким-то непостижимым образом подходил любой вид спорта, кроме разве профессионального баскетбола. Лицо ее не имело четко определенной формы, скажем, сердца, круга или овала, но между тем радовало глаз. Оно было просто единственно подходящим лицом, как и все его черты, как ее тело и голос: измени в них хоть самую малость, и все обаяние пропадет. «Подходящий» – дефинициям этого слова «Оксфордский словарь английского языка» отводит целых семь страниц, тогда как одного внимательного взгляда на Нину было достаточно, чтобы сразу же определить суть данного понятия.

И вот эта неисправимая кокетка с подходящими для себя данными, не нуждавшимися ни в каких дефинициях, порой вынуждена была работать по субботам, если неделя выдавалась особенно насыщенной и ей приходилось вместо редактирования умело отбиваться от многочисленных кавалеров, настойчиво домогавшихся ее руки, не отваживая их при этом навсегда. В эту июньскую субботу 1958 года, когда любая другая уважающая себя жительница Нью-Йорка на ее месте валялась бы где-нибудь на пляже или красила ставни загородного домика в Фэйрфилдском округе, то есть никоим образом не должна была торчать на Манхэттене, Нине Стерн пришлось тащиться к себе в офис, чтобы дописать последнюю колонку для раздела «Вы слышали?». Она вбежала в кабинку автоматического лифта, поднимавшегося без остановки сразу на пятнадцатый этаж, и нажала кнопку. Где-то между десятым и одиннадцатым этажами лифт неожиданно остановился – со скрежетом, не оставлявшим сомнения в том, что остановка эта не носит временного характера.

– Ну и что теперь? – обратилась Нина к незнакомому мужчине, ее единственному спутнику.

– Тут есть телефон… Надо вызвать механика, – отозвался Зэкари Эмбервилл (поскольку это был он).

Человек на другом конце провода не отозвался: скорей всего, ушел на ленч. И сколько Зэкари ни пытался дозвониться, из трубки доносилась лишь фоновая музыка.

– В общем-то ничего страшного, – заметила Нина, молча наблюдавшая за его попытками, – если бы не эти дивные звуки музыки. Умереть можно. Подумать только, в понедельник утром они обнаружат тут двух безумцев, распевающих «Рудольф – краснокожий олень» и не имеющих сил остановиться.

– Вы любите ржаной хлеб? – спросил Зэкари.

– Какой? Обычный или с тмином?

– Обычный. По пути в офис я зашел в булочную к «Ройбену» и купил сандвич. – С этими словами он развернул гигантский, с хрустящей корочкой бутерброд овальной формы, разрезанный по диагонали на три части, на каждой из которых помимо толстого куска ветчины лежал швейцарский сыр, солонина, салат с кетчупом и горчица «от Ройбена» собственного изготовления.

– О, у вас тут даже маринад? – изумилась Нина.

– Стимулирует деятельность мозга куда лучше рыбы, – со знанием дела пояснил Зэкари и предложил: – А почему бы нам не присесть?

– Господи, если бы только можно было отключить эту чертову музыку!

– Очень даже можно. Вам надо просто стать мне на плечи и перевести налево вон тот рычажок над дверью.

Нина в течение некоторого времени изучала незнакомца. Вряд ли это сексуальный маньяк, иначе он бы уже давно на нее набросился. Не приходилось сомневаться и в его доброте: ведь он выразил готовность разделить с ней свою роскошную трапезу, тогда как они вполне могли провести в заточении еще полтора дня, и без всякой еды. Несмотря на свои неизжитые детские страхи, она не боялась, не видя в нем сутенера, торгующего белыми рабынями. По субботним дням мать никогда не разрешала Нине одной ходить в кино, кроме разве в «Транс-Люкс» на Восемьдесят пятой улице, где после начала сеанса вдоль проходов курсировала матрона внушительного вида с фонариком: все знали, что стоило прийти в кино мало-мальски симпатичной нью-йоркской девушке, как к ней тут же подсаживался сбоку негодяй, через неделю где-нибудь в Танжере, обнаруживала, что стала белой рабыней. Правда, Нина всегда считала, что, случись такое, в Танжере с ней обращались бы не так уж плохо, но как бы то ни было, ее сосед по кабине не напоминал негодяя со шприцем. На нем был дорогой твидовый пиджак, пусть не слишком хорошо сидевший; черные пушистые волосы (наверное, только что помыл голову) явно нуждались в стрижке; рот отличался подвижностью, в карих глазах светилась смешинка, в выражении лица сквозило добродушие. И в довершение всего ботинки его были индивидуального пошива.

Нина одобрительно кивнула, незнакомец, как заправский вратарь, тут же нагнулся, она вскарабкалась ему на плечи, предварительно скинув туфли.

– Только выпрямляйтесь как можно медленней, я еще никогда не стояла на плечах, – скомандовала она.

Зэкари начал осторожно, дюйм за дюймом, подниматься, в то время как Нина изо всех сил цеплялась за его волосы. Вот и злополучный выключатель. Быстрый щелчок – и ненавистная музыка вырубилась, после чего незнакомец так же бережно опустил ее на пол кабины. Оба сели. Лифт был чистым, да и другого места для сидения у них просто не было.

– Теперь я вижу, что проголодалась, – заявила Нина.

– Тогда берите средний кусок, – великодушно предложил Зэкари, расстелив фольгу на полу – Средний в бутербродах «от Ройбена» всегда самый сочный.