Оливия Уэдсли - Первая любовь Страница 35

Мартин и он поехали в Ражос в тот же вечер. Каллос, угодливый и взволнованный, отворил дверцу автомобиля. Робин ясно видел, что переживает этот человек, и успокоил его легким движением руки. Он не думал о причиненных ему неприятностях, так как ничто на свете не имело теперь значения для него.

XXVI

— Я напишу им и приглашу их приехать сюда, — сказала миссис Норман. — Каждое новое лицо здесь — это находка. Я чувствую волнение, даже когда вижу нового почтальона. Впрочем, подобное чувство вполне понятно, когда живешь в ранчо, находящемся в шестидесяти милях от ближайшего городка.

— Как вы похудели! — воскликнула миссис Хиль с восторгом. — Если бы Мэри Глосестер или Катерини Медвей увидели вас, они не задумываясь купили бы себе по ранчо. Поверьте мне! Можете смеяться! Вы не представляете, сколько миль они проходят пешком в день. А затем сидят в турецких банях на прикрепленном к полу велосипеде и, как сумасшедшие, нажимают педали в течение нескольких часов. И при этом ничего не едят. Банан или кусочек яблока — вот вся их пища в течение дня.

Биби Норман добродушно рассмеялась.

— Дорогая Гонория, я не прилагала для этого никаких усилий. Меня заставила похудеть ограниченность наших средств. У бедного Джорджа не осталось ни гроша, и нам неоткуда было ожидать помощи. А теперь — какая ирония судьбы: Джордж огорчается и говорит, что я стала слишком стройной.

Она снова радостно рассмеялась. Вдали раздался звук выстрела, и Биби заметила:

— Думаю, два лишних ружья во время охоты нам не помешают.

Миссис Хиль беспокойно заерзала на стуле:

— Биби, я не хочу показаться вам отсталой и чопорной. Но считаете ли вы удобным пригласить этого человека, Робина Вейна, в то время, как мы гостим у вас.

— Отчего же нет? — спросила миссис Норман. — Все его преступление заключатся в том, что он сделал красивый жест, на который способен только чрезвычайно порядочный человек. Я право не могу понять, Гонория, как вы можете упрекать его за то, что он солгал, желая оградить от сплетен честное имя Лайлы, которое, впрочем, никогда не было особенно честным, так что жертва была принесена им напрасно. Напротив, я считаю, что вам следует питать к нему благодарность. А Джордж буквально обожает Мартина Вейна.

— Что же, хорошо, — вздохнула миссис Хиль.

Биби ушла на кухню, а миссис Хиль задумалась о том, какая странная вещь жизнь. Ее старая подруга Биби не умела вдеть головную булавку в прическу в то время, когда жила на Брук-стрит, а теперь готовила, как повар (суфле, поданное вчера на обед, было превосходно), ездила верхом, как мужчина, умела ухаживать за рогатым скотом и казалась совершенно счастливой.

Миссис Хиль снова подумала о том, что чудеса не перевелись еще на свете.

С Биби. по ее мнению, несомненно, произошло чудо.

В это время она увидела в окно Валери в белой блузке и штанах для верховой езды, похожую на мальчика, и услыхала ее голос, говоривший:

— Как это чудесно! Надеюсь, что они скоро приедут.

Миссис Хиль поднялась и села снова. Нотка, прозвучавшая в голосе Валери, пробудила в ее душе беспокойство. Она не хотела допускать мысль, что Валери могла полюбить этого молодого человека, который, несмотря на все свое благородство и честность, открыто обожал Лайлу Гревиль.

XXVII

Мартин шел по раскаленному от зноя пляжу. Он купался, или, вернее, плавал в течение часа, ни на минуту не переставая смотреть на берег. Робин обещал последовать за ним, и Мартин, направляясь теперь к нему, испытывал чувство легкого беспокойства.

Он догадывался, почему Робин не пришел, и боялся, что его догадки окажутся правильными.

Мартин вошел к себе в комнату, закурил папиросу, снял купальный халат и позвал слугу.

Войдя в комнату Робина, он подошел к окну и распахнул тяжелые деревянные ставни. Кристально чистый, напоенный солнечным светом воздух ворвался в помещение, а Робин заворочался в кровати, проклиная охрипшим голосом брата, эту страну и свою жизнь.

Мартин, стоя у окна, продолжал курить в течение минуты. Потом произнес обычным ласковым тоном:

— Итак, ты не сдержал свое слово.

Робин не отвечал.

Мартин подошел к кровати и положил руку на плечо брата:

— Роб!

Робин приподнялся и воскликнул:

— Занимайся, если хочешь, спортом и купайся в «исцеляющем море», но оставь меня в покое. У меня нет желания показывать окружающим свою мускулатуру. И когда ты отправишься завтра утром демонстрировать свое умение плавать и нырять, не стучи, пожалуйста, так громко в мою дверь.

Мартин сел на краю кровати. Он не чувствовал гнева, но глаза его выражали горечь.

— Ты представляешь собой отвратительную картину — грязный, небритый и пьяный, я не могу дольше выносить твое поведение. Неужели ты думаешь, что мне приятно находиться в этой душной затхлой атмосфере! Если ты не встанешь сейчас же и не примешь ванну, то я расправлюсь с тобой по-своему.

Он стянул одеяло и вытащил брата из кровати. Робин упал на пол и лицо его побагровело. Он сделал неудачную попытку подняться и сказал резким голосом:

— Отчего ты не продолжаешь упрекать меня? Ведь я снова пьян!

Выражение лица Мартина смягчилось, и на глаза навернулись слезы. Он поднял Робина за плечи и с трудом водворил его обратно на кровать. На Робина нашло какое-то оцепенение, в которое он всегда впадал, когда, напившись, пробовал делать малейшее усилие.

Мартин вышел из дому. Он пошел в контору и постарался сосредоточиться, занимаясь делами. Но не мог. Новая трагедия в жизни Робина не выходила у него из головы. Они приехали несколько недель тому назад в Ражос и в течение всей дороги Мартин радовался перемене, происшедшей в брате. Он казался более похожим на прежнего Робина: задавал мало вопросов и ничего не сказал, когда узнал о привилегиях, обещанных ему после возвращения в Англию.

Только услыхав о смерти Гревиля, произнес:

— Как глупо! Два месяца, восемь коротких недель, — и рассмеялся.

Мартин выждал еще немного, не обращая внимания на странный образ жизни брата. А когда, наконец, возмутился, Робин сердито возразил:

— Я считаю, что могу вести себя как вздумается. Ты требуешь власти над моим телом и душой только потому, что привез меня сюда, удачно выполняя декоративную роль спасителя своего брата. Говорю тебе решительно: оставь меня в покое!

Когда Робин бывал трезв, то бродил без дела, вызывая на ссоры людей, с которыми приходилось встречаться.

Мартин начал приходить в отчаяние, потому что не знал, как бороться с этим новым несчастьем. Поблизости не было ни одного опытного врача и кроме того Робин отказывался от медицинской помощи. Записывая счета, Мартин снова и снова спрашивал себя, что делать. Отправить Робина из Ражоса? Но он будет напиваться повсюду. Вошел слуга и принес почту. Мартин рассеянно просмотрел ее. Там были деловые письма, несколько писем для него и одно — адресованное на вымышленное имя Робина. Он отложил его в сторону и распечатал первое из своих писем.