Андрей Матвеев - Летучий голландец Страница 35

Когда же он, наплававшись, растянулся рядом с Марго, которая сушила волосы под ослепительным эйлатским солнцем, то она спросила его:

— Слушай, а ты не знаешь, откуда это?

И пропела:

— Счастье — это теплый пистолет, мама!

— А что? — спросил Банан.

— Приснилось! — ответила Марго, но тут им предложили обед, а потом яхта развернулась и медленно пошла обратно в сторону порта, так что Банан не ответил на ее вопрос, как не стал отвечать на него позже, когда они вернулись поужинать и переодеться в гостиницу.

Начинались быстрые ближневосточные сумерки, и им пора было вновь ехать в порт.

Только к другому причалу.

Где ярко сверкало иллюминаторами и бортовыми огнями плавучее казино «Летучий голландец».

Дикий Вилли

Его звали Вилли, а Диким прозвали в четырнадцать, когда он чуть не отправил на тот свет отчима, ударив его обрезком водопроводной трубы по голове.

«Wild» Willy.

Хотя матушка до сих пор нежно щебетала в трубку «сыночек», когда он догадывался включить мобилу.

— Вилли, — говорила она ему, — мой маленький Вилли!

Он откидывал от себя очередную девку и рычал в телефон:

— Как здорово, что ты позвонила, мом!

С отчимом же вышло так: Вилли доедал уже третью упаковку перечных чипсов, когда этот придурок решил, что ему хватит.

Потому что от этого, видите ли, могут быть прыщи.

Тогда Вилли встал, вышел на улицу, зашел в гараж достал из дальнего угла валявшуюся там на всякий случай трубу и вернулся обратно в дом.

И двинул отчима по башке.

Хотя дело было не в чипсах, просто тот был козлом.

Но из подобных козлов, в основном, и состоял мир.

Когда Вилли был еще совсем маленьким, то эти козлы убили его отца.

Папаша был дипломатом из Нигерии, хотя Вилли родился в Индии — именно там папаша и подцепил мать.

В Дели, где трудился то ли вторым, то ли третьим советником посольства.

Судя по фоткам, папаша был жутко черен, но Вилли больше пошел в мамашу — индианки черными не бывают.

Так что он получился отчетливо коричневым.

Здоровенный коричневый детина с мощными бицепсами и толстой бычьей шеей.

Папаша тоже был здоровым, видимо, убивали его долго.

Вызвали из Москвы в Лагос и стали убивать.

В Москве он был уже первым советником, но мом, зная, что к чему, губенки не раскатала и вместо Лагоса двинула с Вилли к родичам в Лондон.

Вилли тогда было четыре года.

Из Лондона они перебрались в Брайтон, и там мом снова вышла замуж.

А когда Вилли исполнилось четырнадцать, он огрел отчима обрезком водопроводной трубы по голове и стал Диким Вилли.

Хотя в Брайтоне без водопроводной трубы или бейсбольной биты никак. Вилли до сих пор помнил, как они шли стенкой на стенку на местном пляже.

А ветер дул прямо в рожу, ветер с этого гребаного моря. Ноздри у Вилли раздувались, как у хорошего жеребца, а глаза наливались кровью.

До сих пор тоска гложет по Брайтону, хотя город, на самом деле, полное дерьмо, да и винтить оттуда пришлось быстро. И дело не в крэке, на котором тогда он сидел. Просто он был одним из Белых Тапиров, а это было чревато кутузкой — разгромленные Макдоналдсы и свернутые телефонные будки, да еще несколько проломленных черепов.

Но это ему пригодилось, все это ему пригодилось уже на континенте. Сначала в Париже, потом в Нанте, затем — Антверпен, Брюгге, Амстердам, снова Брюгге, Дюссельдорф, Барселона…

В Барселоне он уже был Адамастором.

Промоутеры так и писали на афишах: всю ночь МС Адамастор и его кислотный рэп…

Бред, конечно.

К этому времени крэк он нюхать перестал, как вообще перестал жрать всякую пакость. Начал ходить в качалку, а чтобы расслабиться — виски, текила, снова виски.

И, конечно, девочки.

Чем больше, тем лучше.

Милые чиксы разного цвета, белые, желтые, черные… Пухленькие и худые, грудастые и с тощими сиськами, толстожопые и плоскозадые, с лобками бритыми и заросшими, как обочина болота — его хватало на всех. Он любил их всех, хотя больше всего на свете любил мом и вечерний запах с Английского капала, сырой, тревожный, освежающий, ветреный запах…

Вахтенный матрос отдал швартовые, «Летучий голландец» плавно заскользил вдоль пирса.

Почти бесшумно, турбины работали на треть оборотов.

Поэтому он и стал Адамастором — еще в Брайтоне прочитал легенду про того голландского придурка, что бросил вызов всем силам мира, но напоролся на злобного духа ночных бурь.

И имя его засело в нежном сердце Дикого Вилли.

Так что когда понадобился сценический псевдоним, проблем не было: МС Адамастор, что может быть круче!

Вилли докурил и выбросил бычок за борт.

Плевать, что засоряет это сраное море.

Все моря сраные, кроме одного, на берегу которого до сих пор живет мом.

А тут — арабы, евреи и куча белых идиотов, гоняющих шарик.

Третье лето он проводит в Эйлате, и третье лето видит одно и то же.

Хотя, слава Белому Тапиру, что трахает разных.

А вон ту он хорошо запомнил.

Местная, с севера.

Она попросила его сделать ей больно: пожалуйста, ее задница получила по полной!

— Привет, малышка!

Она улыбается, рядом с ней какой-то белый хмырь.

Я не люблю белых, но я вынужден с ними мириться.

Вилли поправляет цепь на шее.

— Увидимся попозже, дорогуша, все равно вы здесь на всю ночь!

Капитан раскочегарил турбины, «Голландец» пыхтит и прет в открытое море, вон огоньки «Принцессы», за ней — египетская граница…

А этого типа Вилли встречает каждый год.

В одно и то же время, всегда в августе.

Высокий, с большой бородой — как ему не жарко?

Говорят, что он тоже дипломат, как и покойный Виллин папаша.

Бывший дипломат.

Из какой-то бредовой страны, Белоруссии.

И играет, чтобы зарабатывать деньги для оппозиции.

Временами ему это удается.

Интересно, а кто дает ему деньги на игру?

Казино — на второй палубе.

Место Виллиной работы — на верхней.

МС Адамастор в ночном клубе «Летучий голландец».

А вот этого ублюдка он тоже уже видел.

Коренастый, плотный мужчина с красным лицом и крючковатым носом, под которым топорщатся щеточкой густые черные усы.

И он опять пьян, он всегда пьян!

Прется в казино, вслед за дипломатом…

За ними — дамочка в вечернем платье, лет пятидесяти. Спутнику лет двадцать, не больше.

Вилли сплюнул за борт и пошел на верхнюю палубу.

Пора было зажигать.

Вилли любит зажигать, вот только сегодня ему влом.