Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 2 Страница 35

Чарльз принимал душ, когда услышал звонок телефона. Подумав, что это Наташа, — он расстался с ней восемь часов назад — он выскочил из кабины и, мокрый с ног до головы, помчался в спальню, чтобы взять трубку. Телевизор еще работал. Он навсегда запомнит, что передавали «Панораму событий дня», и, сказав: «Алло», он наполовину сосредоточился на экране, где у Боба Вудворда и Карла Бернстайна брали интервью по поводу их интерпретации Уотергейта в «Вашингтон пост».

Чарльз на минуту пришел в замешательство, не сразу сообразив, кто звонит и что пытается ему сказать взволнованная женщина. Когда ужас всего того, о чем она говорила, дошел до него, он опустился на кровать. Комната плыла перед глазами. Он заставил ее повторить сообщение. Он заставил ее продиктовать телефоны, по которым он должен немедленно позвонить. Все это время «Панорама событий дня» шла своим чередом, а комната кружилась так, что он почти ничего не видел.

Первой он позвонил Наташе, набрав номер трясущимися пальцами. Теперь он впервые по-настоящему понял, какой это кошмар — не знать, жив или нет тот, кого ты любишь.

— Мне приехать?

— Нет, я не знаю, что будет дальше. Я… я попытаюсь держать тебя в курсе. — Чем яснее он осознавал, что хочет, чтобы Наташа приехала, пусть даже не утешать, а просто посидеть рядом с ним, тем больше понимал, как она будет мешать ему сделать все то, что он должен.

Больше часа он звонил по телефону: властям аэропортов в Майами и на Багамах; своей секретарше — заказать ему билеты на самолет в Майами; няне и дворецкому Римеров; директору школы, где учились Кик и Фиона; своему дяде Леонарду, тот болел гриппом и сидел дома; Марлен — попросить ее позаботиться о детях; начальнику отдела информации «Тауэрс», чтобы его сотрудники избегали газетчиков; и, после секундного колебания — Месси, тоже попросить ее помочь с детьми.

Наконец, он больше не мог откладывать самый важный звонок из всех, тот, которого он больше всего боялся, — своему отцу в Лондон. Он ждал, когда его соединят, сидя на простынях, пропитавшихся влагой, что стекала с его еще мокрого тела.

С точностью до наоборот повторялся день, когда он был в Европе и отец позвонил ему из Нью-Йорка с известием, что их мать погибла во время железнодорожной катастрофы в Филадельфии. И вот теперь отец находится в Европе, а он звонит из Нью-Йорка… Он заплакал. Вся их семья проклята. Он живо представил себе злое лицо Сьюзен, когда она, сверкая глазами, выкладывала подозрения и обвинения в адрес Людмилы, подозрения, в конце концов оказавшиеся правдой.

У него в ушах звучал голос Сьюзен, язвительный, холодный, когда она двадцать дней назад выступила с новыми, невероятными, безумными обвинениями: она, его родная сестра, соглашалась с Наташей, что Луиза, некогда звавшаяся Людмилой, жена его отца, сама была влюблена в Чарльза. Это привело к первой серьезной ссоре между ними, ссоре, которая так и не была улажена потому, что он никоим образом не мог пойти на риск, поделившись с сестрой историей о том, что произошло в тот вечер, в его последнюю неделю работы в фирме «Луиза Тауэрс».

Зазвонил телефон.

— Говорит Уайт Пленс. Мы соединим вас сейчас, сэр.

Порыв ветра, шум океана, невнятный хор голосов делали зримым огромное пространство. Его еще не соединили с отцом, но Чарльз плакал в трубку, точно ребенок, одинокий и перепуганный.

У него не сохранилось в памяти, что он на самом деле сказал, как изложил ужасные факты. Но одно Чарльз не забудет никогда. Впервые в жизни он услышал, как отец плачет, плачет и кричит снова и снова:

— О, Боже мой, Боже мой, нет, нет, нет, этого не может быть, нет!

Похороны состоялись в узком кругу, но даже несмотря на это некоторые предприимчивые репортеры, должно быть, использовав длиннофокусные телефотообъективы, заполучили расплывчатые снимки семьи и близких друзей, скорбевших у могилы, где Сьюзен была похоронена возле своей матери. Фотографии были опубликованы во всех ведущих газетах мира, трогательные до глубины души, запечатлевшие Кика, стоявшего, словно маленький солдат, держа за руку свою десятилетнюю сестру Фиону, тогда как один из самых крупных промышленников мира Бенедикт Тауэрс, в темных очках, стоял ссутулившись, как старик, положив руки на плечи детей. Некоторые газеты отметили неувядающую красоту жены Бенедикта Тауэрс Луизы, по праву заслужившей репутацию одной из самых известных женщин Америки, основательницы и руководителя косметической компании, носившей ее имя.

В газетах сообщалось: она была в туалете от Баленсиаги — своего рода дань уважения великому кутюрье, тоже умершему недавно, но газеты ошиблись. Ее черный костюм и шляпа-колпак были творением многообещающего, входившего в моду американского модельера Билла Бласса.

Один из самых красноречивых фактов совершенно ускользнул от внимания прессы, так как это был строжайший секрет, известный только Бенедикту, Луизе, директору бюро ритуальных услуг и Норрису. Члены семьи ошибались, полагая, что в двойном гробу покоились тела и Сьюзен, и ее мужа. Сьюзен одна была похоронена на фамильном участке Тауэрсов. Останки Дэвида Римера были кремированы по приказу Бенедикта; именно такой способ он избрал, дабы уничтожить память о человеке, который, по его убеждению, убил его единственную, обожаемую дочь.

Во время мучительного возвращения из Флориды в Нью-Йорк Бенедикт сказал Луизе, что они, конечно, усыновят Кика и Фиону. Ему даже не пришло в голову обсудить это с ней. В течение многих часов после телефонного звонка Чарльза он был не в состоянии говорить. Луиза сама звонила в главный офис, чтобы отдать все необходимые распоряжения о перелете из Лондона в Майами, отменила все дела их более чем насыщенного графика, расписанного на десять дней вперед, и вызвала в «Клэридж» штат секретарей — последние должны были справляться с лавиной звонков, которые начали поступать в тот же день. Именно Луиза согласилась с предложением отдела по делам корпорации, что как только неизбежное будет окончательно подтверждено, необходимо объявить день траура в офисах «Тауэрс» по всему миру.

Усыновление! Казалось, Бенедикт одержим этой мыслью с того самого момента, когда он вынужден был смириться с фактом, что искалеченные тела в болоте Флориды принадлежали его дочери и ее мужу. Луиза не сомневалась, что только эта мысль спасла его от помешательства в последующие дни. Эта тема была единственной, которую он желал обсуждать, когда выходил из сменявшихся один другим запоев.

— По крайней мере Кик и Фиона будут воспитываться, как Тауэрсы, а не Римеры, — заявив так однажды, он повторял это сотни раз.