Аликс де л'Эн - Бестолковая святая Страница 35

Дуэнья выбрала лекцию «Открытие Корана» на субботу («Это будет чрезвычайно полезно, дорогая Полин, нация стареет, у нас в реанимации появляется все больше иммигрантов первого поколения. Прекрасные люди, такие непритязательные, держатся в высшей степени достойно!»). А на воскресенье — группу «Христианство и буддизм: какие мосты возможно навести?».

С первого занятия я возвращалась на карачках. В прямом смысле этого слова, потому что пятки у меня одеревенели от холода и болели от натоптышей. Я, конечно, догадывалась, что «медитация на ходу» предполагает перемещение на своих двоих, но никак не думала, что этому самому «перемещению» не будет конца и края.

Уж никак НЕ вдоль всей бухты Соммы.

И НЕ шесть часов подряд.

И НЕ под ледяным вездесущим дождем, который пробирался даже в нос и в рот. Друзья Буд-Бога считали, что медитировать нужно вслух, громко и на ходу, по сигналу колокольчика на шее руководителя. Происходило это каждые четыре минуты плюс те моменты, когда брат Ахмед входил в восторженный транс и углублялся в себя. Мы не понимали, почему у него на шее звенит колокольчик, и кто-нибудь тихо произносил мантру.

И НЕ со сжимающим кишки страхом ляпнуть какую-нибудь чудовищную глупость, когда подходила моя очередь называть тему медитации. Другие, куда более духовно продвинутые стажеры, знали кучу формул на иврите и на языке тибетских монахов, которые все тут же подхватывали. Мой запас пословиц был очень скоро исчерпан («Праздный мозг — мастерская дьявола», «Дают — бери, бьют — беги»), так что приходилось импровизировать. Никогда не забуду, с каким удивлением все молча на меня посмотрели, когда я выдала: «Э-э, как говорила сестра Шарон Стоун, «лучший любовник — женщина с пенисом»».

Но постепенно магия первого в моей жизни подобного эксперимента подействовала.

Когда я возвратилась в замок, мною владело головокружительное восхищение. Головокружительное в прямом значении этого слова, ибо пикардийская сырость пропитала меня до самой сетчатки, и перед глазами мелькали звездочки, крестики и полумесяцы абсолютно экуменического свойства.

В 19.30 гонг позвал всех на ужин. Трапеза проходила в молчании, таков был один из главных ритуалов Буд-Божья. Здесь шел обмен не словами, а ощущениями, эмоциями. Только полная тишина позволяет воздать должное взаимосвязи всех молекул содержимого наших тарелок и возблагодарить небо, землю, воздух и огонь за то, что они посылают нам необходимое топливо для движения вперед нашей телесной оболочки, — объяснил брат Матье.

Я ела обжаренную в сухарях брюссельскую капусту, выращенную на огороде замка, и сосиски, «добытые» в коммерческом центре («Всякий плод труда человеческого заслуживает нашего уважения», — гласил один из девизов организации), вознося благодарность пище. Она была не слишком вкусной, но прекрасно гармонировала с истощенными молекулами моего голодного желудка. Я почти ничего не видела и шаталась от усталости, пришлось отказаться от участия в тематической вечеринке с танцами («Пророки и семидесятые годы»). Перед тем как удалиться в спальню, я заметила Жермену: образовав с другими участницами группы Корана живую цепочку, она скандировала «Ма-ма-ма-ма-ма-гомет» на мотив «песни Мэ-ри-лин», группы Мартина Сиркуса.

Меня не смутило присутствие в соседней кровати стажера по имени Жерар, участника группы альтернативной гигиены. Я забралась в спальный мешок и, не успев досчитать до трех, провалилась в похожий на обморок сон.

Мне удалось расслабиться. Окончательно.

День тридцать первый

Если гора не идет к Магомету, он идет к ней.

Это было потрясающе. И я тщетно искала менее затасканное слово, ибо только потрясающей можно было назвать лекцию брата Мориса Тич Нана, когда он три часа кряду комментировал Нагорную проповедь Христа, опираясь на Евангелие от Матфея, 5:1-12 и Евангелие от Луки, 6:20–26.

В детстве я ходила на уроки катехизиса и помню, что за словами «Блаженны вы» следовали другие — «Горе вам», и перечисление ужасных кар целому ряду людей, к которым, несмотря на юный возраст, я немедленно себя причислила. «Горе вам, кто радуется благам земным…», «Горе имущим…», «Горе сытым…» Все это было обо мне, я уже в двенадцать была капризной и испорченной. Учесть тех, кого во всех Евангелиях называют «блаженными», то есть бедных, униженных, попираемых, вызывала у меня чисто теоретическое восхищение, но, хорошенько все обдумав, я выбрала судьбу людей, которых в будущем ждало проклятие, и отказалась давать обеты.

Тридцать лет спустя я испытала шок, слушая, как толкует те же тексты человек выдающегося ума. В интерпретации брата Мориса Христос вовсе не хотел запугивать обычных людей, но стремился открыть сердца верующих и безбожников навстречу лучшему будущему. Священные заповеди — не наказы, а парадоксальный рецепт пути к вечному блаженству, ни больше ни меньше. Для брата Мориса «вечное блаженство» начиналось здесь и сейчас. «Делать добро — великое счастье, к чему же лишать себя этого?» — говорил он, поглаживая плечи сестры Фуонг-Ожи. Еще одна вещь поразила меня в тот день: чем дольше проповедовал брат М. Тич Нан, тем сильнее он воспламенялся. Казалось, что под черепной коробкой этого человека разгорается лампа накаливания. Он испускал волны света. Я не видела никого столь же харизматичного с тех пор, как участвовала в пресс-конференции Тома Круза: когда актер сообщил журналистам о беременности будущей жены, его белозубая улыбка сияла таким же светом. Это было поразительно и волнующе, вселяло восторг и… страх? Пожалуй, нет.

У Жермены имелось объяснение, но мне оно не казалось слишком убедительным.

Во время перерыва, за чашкой травяного чая, помощница умирающих предостерегла меня от курения странноватых сигарет, которые с семи утра циркулировали по замку, но я не думала, что десять затяжек могли так на меня подействовать (судя по запаху, это была анаша). А если все-таки подействовали, пошутила я, пусть мне дадут еще косячок. Нет, тут было что-то мистическое.

Как это ни странно, я не помню, чем закончилась наша стажировка. Помню только, что вознеслась над землей, когда брат Морис обнял меня со словами «adiou hasta paradise» — так прощаются все друзья Буд-Бога, всегда желая на прощанье встречи в раю. Не помню, как мы ехали в автобусе и хором пели баллады на иврите, как выкурила на перроне последнюю сигарету с другими стажерами, как торжественно поклялась, презрев рекомендации иерархов, принять три главные монотеистические веры. Обо всем этом мне рассказала на следующий день Жермена.

В транс я впала в вагоне поезда.