Греши и страдай - Пэппер Винтерс Страница 35

«Он жив».

Это было все, что мне было нужно — на данный момент.

— Еще час, хорошо? Тогда… мы… — его голос был немного невнятным, когда он быстро погрузился в сон. Он задремал.

— Хорошо, Артур. Я могу подождать еще час, прежде чем допросить тебя.

Считая минуты в голове, я лежала неподвижно и молчала.

Мне следовало утешиться в его объятиях, но вместо этого меня мучил только страх.

Прошел день.

В одно мгновение наступал рассвет, а в другой — сумерки.

«Как один час превратился в десять?»

Я оставалась непреклонной и бессонной в его объятиях в течение запрошенного им часа. Как только время вышло, я попыталась разбудить его, но потерпела неудачу — Арт отмахнулся от меня, как от назойливого насекомого, и завернулся в одеяло. Он снова отключился прежде, чем я смогла вырвать его из его жадных снов.

Прошел еще час.

Я училась на своих прошлых ошибках и больше не повторяла их. Перевернув его на спину, я не дала ему спрятаться. Я дала ему пощечину. Сначала осторожно, но потом еще сильнее, пока он не встал из цепкого сна и не открыл глаза.

И там я поймала его в ловушку.

Я не позволила ему снова утонуть. Я поймала его в свои сети, болтала, расспрашивала и стала такой назойливой, что он смеялся и игриво толкал меня.

Даже когда Арт вылез из-под одеяла, чтобы принять душ, я последовала за ним, сплетничала и стала раскрученной версией погодного канала, торговой сети и станции самопомощи, — все для того, чтобы его мысли были здесь, со мной, а не в пучине сотрясения мозга.

И это сработало.

После душа Артур был настороже.

Мы забрались в постель после набега на кухню за кукурузными хлопьями и фруктами и провели день бок о бок. Мы не удалялись далеко от спальни, но превратили пространство в нашу гавань, и впервые с тех пор, как я проснулась привязанной к заднему сиденью фургона, приветствуя страшную байкерскую битву, я обнаружила кусочек обыденности.

Я обожала это.

Артур потерял резкость в спорах, присущую прошлой ночью, и мы оба проигнорировали наш незаконченный аргумент в пользу податливости и единства.

К концу дня моя головная боль превратилась в легкую пульсацию, а с помощью нескольких обезболивающих полностью исчезла.

Я никогда раньше не проводила в постели целый день. Никогда не могла оставаться на месте достаточно долго или терпеть свою собственную компанию, поскольку это только подчеркивало отсутствие у меня прошлого. Но киномарафон, которому мы предавались, смеясь над чужими несчастьями и смотря за любовниками посреди неприятностей, был редким и желанным.

Иногда Артур переворачивался и прижимал меня к себе. Утыкался носом в мою шею, и мы смотрели на мелькающую сцену, не отрываясь друг от друга.

Это были мои любимые времена.

Краткие моменты, когда мы были не более чем мужчиной и женщиной, уютно устроившимися в постели, наблюдая за жизнью других людей для разнообразия. Это заставляло меня сиять и причиняло боль.

Все это время было с ним… неописуемо.

Но так долго это было… невыносимо.

Последний эпизод шоу, который мы смотрели, закончился, и Артур посмотрел на меня своими зелеными глазами. Напряжение не прошло, и он выглядел почти пустым — пустым от той живости, к которой я привыкла.

«Он выглядит потерянным».

Коснувшись его щеки, я усилием воли заставила свою панику остаться незаметной. Если бы Арт хотел поговорить со мной о своих симптомах, то сделал бы это. Я не могла его заставить. Не хотела заставлять его сталкиваться с тем, к чему он, возможно, не был готов. Но в то же время это было все, о чем я могла думать.

Чем дольше мы смотрели, тем сильнее становилось вожделение. Мои соски затвердели, и Арт сцепил руки поверх простыни.

Я переместила пальцы от его щек к губам. Его рот приоткрылся, цвет глаз изменился от ярко-зеленого к лесному. Я наклонилась, чтобы поцеловать его. Жаждала его вкуса. Отчаянно.

Потом… в его животе заурчало.

Громко.

Шум превратил сексуально заряженный момент в комедийный.

Я смеялась.

Опустив руку с его лица на его живот, я потерла его рельефный пресс.

— Голодный?

Артур ухмыльнулся, выглядя моложе своих лет и далеко не так страшно, как в коже, не продуваемой ветром и пылью. Его идеальные зубы были острыми и опасными для загорелого лица.

— Я был голоден последние пять часов.

— Тогда почему ты ничего не сказал?

— Потому что не хотел снова вставать с постели, — он потер ногой о мою. — Мне слишком понравилось, что ты в моих руках.

Мое сердце растаяло.

— И ты был готов страдать от голода ради меня?

Его взгляд стал серьезным.

— Я готов все потерпеть ради тебя, Лютик. Я думал, ты уже это знаешь?

Я ахнула.

Его пальцы скользнули по моему боку, затем по моей груди.

— Я голоден и для других вещей, — он покрутил мой сосок с восхитительным давлением.

Я откинула голову на подушку, отдавая себя под его контроль. Ненасытная потребность иметь его внутри меня пересилила голод физической пищи.

Я застонала, когда Арт опустился на кровать и втянул в рот тот же сосок. Прижав его голову к груди, я запустила пальцы в его волосы.

— Гм… ты можешь меня съесть. Я не против.

Артур усмехнулся, его дыхание щекотало мое декольте.

— Если я съем тебя, ты исчезнешь.

Я потянула его за волосы.

— Но если ты съешь меня, тогда я стану тобой.

Он сделал паузу. Снова взбираясь по моему телу, схватил меня за подбородок, крепко удерживая.

— Ты — это я. А я — ты. У нас могут быть разные мысли и желания, Лютик, но у нас одно и то же сердце и душа.

Я не могла говорить.

Как он мог перейти от насилия и кровопролития к таким нежным, проникновенным вещам? Арт был идеальным мужчиной — готовым на все, чтобы защитить меня, но не боялся проявить мягкость, когда это имело значение.

Откинув покрывающую нас простыню, я взглянула на его быстро твердеющую эрекцию.

Мы весь день были голыми. Крепость из одеял, защищающих нас от того, что случилось и что должно было произойти. Мне нравилось ощущение того, что я плыву по течению в нашем собственном мире.

Его глаза обжигали мои.

— Ты смотришь на меня так, словно с радостью пожираешь