Маргарет Мадзантини - Не уходи Страница 35

Я принял вправо и остановился у начала городского асфальта. Машина с тестем и тещей исчезла за погруженным в темноту поворотом. В тот вечер я почувствовал, что умру молодым и что Италия — это дар, от которого я не стану отказываться.

— Как ты разыскала дом?

— Да просто пошла вдоль пляжа.

— Но зачем, зачем?

— Захотелось отметить твой день рождения, захотелось, чтобы ты увидел меня в купальном костюме.

Она все еще куталась в банный халат, пыталась согреться, прижималась к своей собаке.

— Я пойду, ложись-ка ты спать.

— Нет, давай прогуляемся.

По улице она шла медленно, продев руку мне под локоть. Мы вошли в бар, все в тот же.

— Что тебе взять?

Она не ответила, она всем телом навалилась на стойку бара. Я проследил за ее рукой — рука двигалась по металлической столешнице к стопке бумажных салфеток. Агрессивным движением она выхватила всю стопку из обоймы, нагнулась и, спотыкаясь, устремилась к выходу. Я нагнал ее, она стояла опершись на стену, уронив голову.

— Что с тобой?

Руки у нее были сцеплены, она заложила их между бедрами, пачка салфеток торчала из ладоней.

— Мне нехорошо, отведи меня домой, — прошептала она.

Света было мало, но я увидел, что белые салфетки, выглядывающие из ее ладоней, темнеют прямо на глазах.

— У тебя кровотечение…

— Пошли домой… прошу тебя.

Но она тут же потеряла сознание. Я взял ее на руки, донес до машины, положил на сиденье. Приходилось рисковать, везти ее в свою больницу. Крутя руль, я пытался вспомнить, кто из хорошо знакомых врачей дежурит сегодня вечером. Она пришла в себя, была бледна, невесело глядела на ночной город.

— Куда ты меня везешь?

— В больницу.

— Не надо, я хочу домой, мне уже лучше.

Она успела соскользнуть с сиденья, сидела скорчившись на полу.

— Что ты делаешь?

— Я же испачкаю тебе сиденье.

Я убрал одну руку с баранки, наклонился, ухватил ее за край кофточки.

— Поднимайся на сиденье, живо!

Но она уперлась, она осталась внизу.

— Так удобнее… Отсюда мне тебя видно гораздо лучше…

В приемном покое было пусто, только какой-то старичок лежал на топчане, укрывшись больничным одеялом. Я знал одного из дежурных фельдшеров, крупного парня, с которым иногда разговаривал о футболе. Я отдал Италии пляжное полотенце, валявшееся на заднем сиденье, из машины она вышла, обернув это мохнатое полотнище вокруг бедер. Фельдшер помог ей войти в смотровую, устроил на каталке. Дежурный врач появился сразу же, это была молодая женщина, раньше я ее здесь вроде бы не видел.

— Больная, пойдемте со мной, будем делать эхограмму.

Втроем мы дошли до лифта. У женщины было невыспавшееся лицо, волосы ее свалялись. Она уважительно мне улыбалась — конечно же, она знала, кто я такой. У Италии цвет лица стал куда лучше, в кабину лифта она вошла без нашей помощи.

Когда начался осмотр, я их оставил и пошел к себе на отделение. Пользуясь минуткой, я хотел взглянуть на пациента, которого оперировал накануне. Я подошел к его постели — пациент спал, дыхание было хорошим.

— Завтра мы, наверное, сможем убрать дренаж, как вы думаете, профессор? — спросила у меня медсестра-монахиня, вошедшая вместе со мною в палату.

Когда я вернулся, Италия и докторша как раз выходили после эхограммы.

— Там все в порядке, произошло частичное отслоение плаценты, но зародыш на месте, — услышал я.

На долю секунды я замер, глядя в лицо докторши, на ее резко очерченные скулы, на лоснящуюся кожу носа, на близко посаженные глаза. Потом сделал шаг назад, инстинктивно оглянулся, словно боясь, что кто-то еще слышал ее слова.

— Прекрасно, — сказал я, как мне показалось. — Прекрасно.

Докторша, несомненно, заметила мое волнение. Она смотрела на меня странным взглядом сообщницы.

— Я, профессор, все же положила бы эту даму в палату. Ей лучше избегать утомления — хотя бы какое-то время.

«Дама» при этом стояла в нескольких шагах позади докторши, она была оглушена и потрясена, я это ясно видел. И вовсе не дама это была, это была барышня, это была моя любовница. Глазами мы с ней встретились всего на секунду, на одну-единственную секунду. Я неприметно перенес тяжесть тела на другую ногу, стараясь уклониться от ее глаз. Здесь не следовало устанавливать с нею никакого контакта, по крайней мере сейчас. Я находился в своей больнице, стоял перед сотрудницей, которой я был известен своими персональными заслугами и которая наверняка кое-что уже сообразила насчет моей личной жизни. Нужно было срочно увозить Италию отсюда, да, нужно было, чтобы она исчезла, — потом, на досуге, можно будет все обмозговать. Мы шли к лифту, ягодицы докторши колыхались под халатом. Кто поручится мне, что эта женщина умеет держать язык за зубами? В ее походке явно было что-то безответственное. Возможно, прямо завтра новость уже обойдет всю больницу, мне некуда будет деваться от ехидных взглядов, упирающихся в мою спину, начнутся пересуды, которые я не смогу прекратить. В кабине Италия стояла позади меня, и теперь я чувствовал к ней глухую ярость. Она ничего мне не сказала, она все скрывала, она предоставила посторонней тетке объявить мне, чем тут пахнет, — и это в больнице, где я работаю. А теперь она наслаждается моим изумлением. У меня было искушение поколотить ее, влепить оплеуху, так, чтобы вся моя пятерня отпечаталась на ее физиономии.

Мы вернулись на первый этаж, нужно было оформлять госпитализацию. Я повернулся к Италии и посмотрел на нее взглядом, который должен был показаться ей ужасным.

— Ну-с, что вы намерены предпринять, уважаемая синьора?

— Я хочу домой, — пробормотала она.

— Ну что же, тогда вам придется подписать отказ от госпитализации. — Я повернулся к фельдшеру. — Дай-ка сюда бланк.

Я вытащил ручку из внутреннего кармана пиджака и сам вписал все, что надо, потом вложил бланк в обгрызанные пальцы Италии, протянул ей ручку. Скользнул глазами по ее лицу — она опять была очень бледна. Я замешкался с ручкой, я уже не был уверен, что поступаю правильно, я ведь все-таки был врачом, рисковать нельзя. А если у нее начнется серьезное кровотечение? Нельзя отпускать ее вот так, на раз-два. Позже у меня найдется способ объяснить ей, кто она такая, сейчас важно только одно — ей надо остаться здесь: если что, здесь ей помогут. Я порвал бланк: «Давайте все-таки ее положим».

Она возражала, но совсем слабо: «Зачем это?.. Не надо… Я пойду… У меня все прошло…»

Докторша шагнула к столу и пришла мне на помощь.

— Синьора, профессор прав, эту ночь вам лучше провести здесь.

Мы быстренько вписали предварительный диагноз, потом поднялись в гинекологию. Дверцы лифта распахнулись, мы приехали. В коридоре царил ночной покой и обычный запах лекарств и больничного супа. Я, Анджела, люблю ночную больницу, мне в ней мил еле уловимый запах женщины, смывшей на ночь косметику, совсем домашняя такая отдушка человеческого пота… Италия — та нет, она выглядела испуганной, шла, чуть не цепляясь за стенку, купальное полотенце с морскими звездами так и было обмотано у нее вокруг бедер, делая ее похожей на жертву кораблекрушения. На несколько мгновений мы остались одни.