Татьяна Веденская - Утро после «Happy End» Страница 36

Глава 5.

Про дежавю

В детстве я очень любила сказки, они как-то примиряли меня с суровой прозой жизни типа огорода с его поливом, прополкой и окучиванием (ненавижу). Родные Петушки обеспечивали массу свежего воздуха и самый минимум острых ощущений. Недостаток приходилось восполнять своими силами. Мы с ватагой таких же праздношатающихся ребятишек залезали в старые заброшенные дома, коих у нас в округе полным полно. А там, под завывание ветра и собственные охи-ахи томительно пугали друг друга всякими небылицами, всякий раз начинавшимися со слов «однажды в черном-черном городе, черной-черной ночью шел черный-черный…» кто-то. Или «жила-была девочка, обычная девочка, но только у нее не было одной ручечки…». Было так сладко визжать от страха, сидя на старых, пропылившихся досках в доме. Где много разных неизвестных нам людей жило, радовалось, грустило, умирало, а потом и вовсе оставило этот дом ветшать и исчезать в одиночестве. Мне до сих пор кажется, что нет на свете ничего более одинокого и трогательного, чем эти брошенные деревянные дома. Покосившиеся, старые, скрипучие. После них было так уютно, так тепло в нашей квартире. На ночь мама развлекала меня чтением потрепанных от многократного пользования сказок народов мира, под которые я засыпала, сколько себя помню. Завывал ветер, мир казался бесконечно большим и непознанным, а собственная кровать такой надежной и мягкой, что хотелось завернуться в одеяло с головой и слушать, слушать, слушать размеренный мамин голос, читавший каждый раз новую, но все же знакомую мне сказку. Некоторые сказки были родными, такие, как серый волк, несущий нашего отечественного царевича выкрадывать очередной раритет для батюшки-царя. Сказка про царевну, молчаливо плетущую рубахи из крапивы для заколдованных братцев, будила во мне жажду подвига. Мне хотелось немедленно отдать кому-то мою жизнь, силу и любовь. Впрочем, моего порыва обычно не хватало даже для того, чтобы помочь маме помыть посуду. Все или ничего. Я соглашалась только плести рубахи. Причем здесь помощь по хозяйству. Еще мне очень нравился «аленький цветочек». Я тоже была не прочь осчастливить собой подходящее чудище со всеми удобствами. Я имею в виду замок, сады и прочие атрибуты сладкой жизни. А вообще интересно, какие стереотипы закладывают в сознание наши сказки. Впервые мне эту мысль подала Динуля, с которой мы самозабвенно играли в пресловутых принцесс.

– Давай, я буду принц, а ты будешь плести рубахи братьям, – однажды предложила я, но подруга внезапно засопротивлялась.

– Плети сама свою крапиву, – сказала она. Я была не против, тем более что втайте предложила роль ей только из внутреннего благородства.

– Хорошо, а ты будешь принц. Будешь меня любить.

– За что тебя любить? Дура – дурой. Чуть на костре не сожгли, чуть без жениха не осталась!

– Да что ты несешь, – возмутилась я. Такой нетривиальный взгляд на любимые сказочки меня сильно покоробил. Но…только в первый раз. Потом мы уже вместе раскладывали сказки по косточкам, издеваясь над народным творчеством, кто во что горазд.

– Аленький цветочек? – вопросительно поднимала бровь Динка. – Любительница халявы. Брак по расчету.

– А Иванушка-дурачок? – смеялась я. – Вечно на печи. Лень – залог здоровья. Лежи на попе ровно и все само обломится.

– Ага, а двое нормальных братьев вечно в пролете!

– Психам везет.

– Богатые – дураки, царевны любят только нищих идиотов!

– А помнишь про Салтана? – спросила Динка, когда я чуть-чуть успокоилась и перестала хохотать.

– А с ним чего? – я уже была готова снова прыснуть.

– А то. У него был выбор: жена – повариха, жена – ткачиха. Нормальные бабы. А он что выбрал? Каким местом его женушка себе дорогу проложила в царские палаты? Смекаешь?

– Да уж, известным местом, – смекала я, загибаясь от хохота. Так мы вывернули наизнанку почти все сказки. От скуки добрались даже до Льюиса Керрола с его странными Алисами в разных ипостасях. С ними было сложнее. Смысл был так аллегоричен, что переврать его еще раз почти не представлялось возможным. Но нам все-таки немного удавалось. Правда, на этот орешек мы покусились в более старшем возрасте, нам тогда уже было, как сейчас помню, лет по шестнадцать. Чеширский кот был признан наркоманом (еще бы, он знает все грибы в лесу, что от кого кусать), кролик прообразом российского малого бизнеса, который вечно спешит, но всегда опаздывает. И все его кидают.

– А мартовский кот? А шляпник? А Соня?

– Это госчиновники! – вещала Динка. В общем, разобрали мы эти сказочки вдоль и поперек, но одного места я так и не смогла понять. Места, где Алиса вместе с шахматной королевой скачет на немыслимой скорости по тропинке на вершину холма. Бежит, а прибежать никуда не может. Вершина удаляется от нее с такой скоростью, что она все время оказывается в начале пути. Алиса спрашивает королеву «почему этот гадкий холм все время удаляется. Ведь я бегу со всех сил!». Меня, кстати, это тоже сильно возмущало. Казалось, что в жизни так не бывает.

– Что ты, – отвечала Алисе королева, – с этим холмом всегда так. Надо бежать со всех сил, чтобы просто остаться там, где ты стоишь. А уж сколько сил надо, чтобы попасть куда-то – я вообще молчу!

– Бред, – соглашалась Динка. Так не бывает. А потом мы с ней сели в поезд и уехали в Москву из наших Петушков, и через некоторое время оказалось, что мы с ней что есть мочи несемся к этому самому сказочному холму, который от всех наших ухищрений не становится ближе и на сантиметр. Однако понятно это мне стало только сейчас. Именно теперь, когда я лечу из последних сил, пытаясь ухватиться за что-то подлинное, а холм не просто остается на недосягаемой высоте – он удаляется. А именно – несмотря на то, что мне предстояло рожать меньше чем через два месяца (по самым лучшим прогнозам, при условии, что я дохожу до сорока недель), жизнь не только не забрезжила радужными перспективами, но и наоборот. К августу вдруг все стало так резко ухудшаться, что мне стало страшно. Я уже не ходила на работу, где меня развлекали, отвлекая от грустных мыслей и сомнений, а сидела дома. Кто рожал – тот поймет, каково это, дохаживать последний триместр, когда все вокруг теряет смысл, а ты становишься беспомощным неповоротливым слоном, во всем зависящим от других. Последний триместр – не самое лучшее время для треволнений, но в моем случае так получилось, что я отложила на потом слишком многое. К августу, когда нам с Костей осталось меньше месяца до конца разрешения на кредит, цены на квартиры вдруг неожиданно резко взлетели. Процентов на тридцать.

– В чем дело! – паниковал и возмущался Константин.

– Август! – злилась Ольга – риелтор. – Дотянули. Теперь хватайте что угодно. В сентябре будет еще хуже.