Ирина Алпатова - Набор фамильной жести Страница 36

Юноша растянул в улыбке рот, обнажив бледно-розовые десны, и придвинулся к Паше так близко, что она испуганно отшатнулась. Ничего себе юноша! Теперь Паша разглядела и паутинки морщин под карими глазами, и частую седину в очень коротко стриженных волосах. Да этому молодому человеку могло быть и сорок, и все пятьдесят. Его идиотская улыбка ничего хорошего Паше не сулила.

– Эй? – чуть тише, но настойчиво произнес человечек и протянул руку к сумке, висевшей у Паши на шее. – Спички, папиросы?

– Нет, я не курю. – Паша как-то сразу поняла, что от него будет не так просто отделаться. Мальчик-старик смотрел на Пашу взглядом охотника, в ловушку которого попался занятный зверек.

– Сигареты?

Паша помотала головой и даже стала дергать замок сумочки, чтобы показать этому навязчивому и, кажется, опасному типу, что у нее ничего такого нет. Но он уже протянул поцарапанную, с короткими пальцами руку к ее груди и цепко ухватился за малиновый шарф. – Давай?

– Николаша! Опять за свое? Вот я тебе дам сейчас. А ну марш отсюда!

Мадам Баттерфляй, материализовавшаяся из воздуха, рявкнула так, что Паше, несмотря на чувство облегчения, и самой захотелось выполнить ее приказ. «Ну что, опять шляешься без позволения?» – явно слышалось в голосе сестры-хозяйки. Николаша, втянув голову в плечи, снова улыбнулся Паше. И теперь она увидела, что улыбка вовсе не идиотская, так улыбаются маленькие дети, ясно и доверчиво. А Николаша исчез, как будто растворился в воздухе.

– Да вы не бойтесь, он безвредный. На пожаре балкой по голове получил, теперь пристает ко всем со спичками-папиросами, а сам боится. Если курящего вдруг увидит, трясется весь. Все сгорели, а он остался. Да и остальной контингент у нас сами видите, какой, – мадам даже не понизила голоса, и Паша в смущении оглянулась на «контингент».

Сестра-хозяйка правильно поняла ее взгляд и усмехнулась:

– Да они почти как овощи, им быть бы сыту – вот и всего дел. У нас условия очень мягкие, сами видите. Тяжелые больные в другом корпусе содержатся, а эти, считай, живут как на курорте.

Она сказала «тяжелые»! А что, если тетя как раз такая и есть? И все, что здесь Паша видит, это только цветочки? Она собиралась с духом, чтобы спросить, но не успела.

– Никитина, – снова рявкнула мадам Баттерфляй на весь коридор, – опять обувью кидаешься? Потеряешь, новых не выдам, так босой и будешь ходить.

Никитина на угрозу никак не отреагировала, зато старушка, похожая на мелкую ворону, открыла глаза и, перестав раскачиваться, заявила:

– Она опять к себе в деревню ушла, дура старая. Все ходит и ходит… – затем снялась со скамейки, с трудом наклонившись, подобрала тапку и понесла куда-то. Чтобы потом вручить строптивой Никитиной, решила Паша.

– Мне нужно поговорить с главврачом или с заведующим… – начала она, – в общем, с вашим главным. У меня к нему письмо. А еще я бы хотела позвонить, а у меня сотовый не работает.

И тут Баттерфляй так взглянула на Пашу, что у той даже на секунду пропал голос. Как будто гостья только что призналась, что у нее для главного припрятан яд или, того хуже, средство массового поражения.

– Так вы с ним уже говорили. – Римма Григорьевна справилась с приступом необъяснимой ненависти и теперь смотрела на Пашу насмешливо. Еще бы, наверное, у той был крайне глупый вид.

Значит, этот, плешивый, и в самом деле у них главный?! То-то спрашивал, чем он может Паше помочь. Мало того, что у них здесь содержатся люди с больной психикой, так и сам главврач или директор, какая разница, по крайней мере, пьяница… Паша еще переваривала услышанное, когда мадам, насладившись ее замешательством в полной мере, небрежно обронила:

– Насчет позвонить ничего не выйдет. Телефона нет, а сотовый здесь не берет – низина.

– А как же… – У Паши совершенно не укладывалось в голове, как эти люди могут жить без связи.

– А так, когда-то телефон был, потом что-то случилось, кабель вышел из строя. Так ни у кого руки и не дошли новый проложить, а теперь нашли выход – если что срочное, вон достаточно метров двести от ворот отойти и тогда с сотового позвонить, там берет. Да и до станции рукой подать, если, конечно, на машине…

Паша намек поняла. И вообще, было похоже, что мадам Баттерфляй все эти сложности очень нравились, она рассказывала о них с удовольствием, даже чуть ли не с гордостью. Врет из вредности, решила Паша, но настаивать было бессмысленно.

– Сейчас я вас к вашей тете отведу. Не велика барыня, чтобы с особого разрешения с ней встречаться. Пошли!

«Значит, она не совсем ненормальная, значит, она не содержится в том корпусе?» – хотела уточнить Паша, но показать собственный страх этой… атаманше, нет, и так мадам достаточно развлеклась за ее счет. И Паша послушно зашаркала следом.

Лестница была другая, но мало чем отличалась от той, которой пользовался только «персонал»: те же давно не крашенные стены и обшарпанный линолеум. У Паши больше не осталось времени думать о том, что ждет ее впереди. Она не без труда шагала по ступенькам, при этом стараясь не потерять тапки и не наступить на полу халата. Ох, неспроста здесь выдавали такую экипировку.

Мадам, не оглядываясь, шла бодрой рысью, точно мустанг-иноходец. Поворот налево, прямо, опять поворот. Нужно было привязать к входной ручке нить, с отчаянием подумала Паша – если что, без нее обратно не выбраться. Она даже немного запыхалась, прежде чем они остановились перед дверью с маленьким окошком. Именно от вида этого окошка Пашу бросило в дрожь. Она нервно глянула на соседнюю дверь, и там точно такое же. Как в тюрьме. Паша не успела заметить, посмотрела ли мадам в него, но ключом она точно не воспользовалась, и это Пашу немного приободрило – опасных больных наверняка должны запирать. А сестра-хозяйка уже входила в палату.

Господи, но Паша не готова, совершенно не готова! Между тем Римма Григорьевна хорошо поставленным голосом объявила кому-то, четко произнося слова:

– Ангелина, к вам гости… И будьте умничкой, девушка к вам издалека ехала. – Затем мадам величественно развернулась и вышла, оставив Пашу один на один с этой женщиной!

Наконец Паша смогла увидеть ту, кого Римма просила быть умничкой. Толстая рыхлая старуха с небрежно зачесанными назад жидкими волосами неподвижно сидела на кровати и смотрела сквозь Пашу.

– Здрасьте, – выдавила из себя она, не представляя, что говорить и как вести себя дальше.

Старуха отреагировала на ее приветствие по-своему: тяжело приподнялась с кровати и отвела назад и в стороны непослушные руки, напомнив большую сердитую наседку, готовую защищать до последнего вздоха насиженное гнездо. Не разгибаясь, она зависла над кроватью и угрожающе пробормотала: