Изабел Уолф - Вопрос любви Страница 36

От стыда я была готова провалиться под землю.

— Это отвратительно, — прошептала я. Закрыла глаза, сделала глубокий вдох, а затем умоляюще посмотрела на Тома: — Это просто… отвратительно — они все извратили!

— Мне в голову приходила такая мысль, но что случилось на самом деле? — Я все ему рассказала. — Значит, этот Скроггинс и тот самый источник информации, и неназванный «очевидец».

— Да, Скривенс, и он полное дерьмо. — Я пролистала газету до раздела «Сити»: он был там — с кошмарной подписью под фотографией. — И написал, наверное, сам. — Теперь я подумала обо всех, кого знаю, и о том, что будет, когда они прочитают это. — Я хочу, чтобы ты подал в суд на «Дейли пост», Том, — беспомощно пробормотала я.

— Ну, «Трайдент» не имеет к этому никакого отношения, иск должен исходить от тебя лично, Лора. А то, что написанное — клевета, доказать будет сложно: ведь ты сама призналась, что перепила в тот вечер, так?

— Я всего лишь веселилась, это были крестины, и, уж конечно, вела себя не как «завзятая алкоголичка». То, что мои нелицеприятные замечания о Скривенсе услышал весь дом по чертовой радионяне, было банальное стечение обстоятельств. Я оскорбила его, не желая того, а он мне мстит! — Из моих глаз брызнули слезы. — Хоуп говорила, что он дерьмо, и оказалась права! Но, Том, это прочтут миллионы. И кто-нибудь из них обязательно поверит.

— Если это тебя успокоит, я свяжусь с юристами «Четвертого канала», — тихо ответил он. — Но я знаю, что они скажут. Это трудно, Лора, но тебе придется проглотить обиду. А еще — поступать осмотрительнее, потому что шоу вызвало большую волну интереса, поэтому то, что ты делаешь или говоришь, может оказаться в прессе. И у тебя может не быть шанса что-то замять, ведь газетчики могут заявить, что ты публичный человек.

Я положила голову на стол. Утро началось с блаженства, но с того момента как в него вторглась Магда, все пошло прахом — как будто ее звонок проклял мой день.

— Это катастрофа, — простонала я. — Каждый, кого я знаю, увидит это. Остается только… плакать.

— Все забудут, — успокаивал меня Том. — Я знаю, потому что, в общем-то, побывал на твоем месте.

— Ну да, — расплывчато сказала я, потому что не знала, что должна говорить.

— И скажем прямо, — продолжил он, — «телеведущая напивается на вечеринке» — кому это интересно?

Я с трудом поднялась.

— Да. Интересно то, что у этой ведущей есть муж, которого не могут найти три года.

— Ну… да, — печально согласился Том. — Боюсь, так и есть.

— Как ты могла?! — распекала я Фелисити пять минут спустя. Я ушла наверх, в переговорную, чтобы отчитать ее без свидетелей. — Мало того что пригласила это чучело на крестины, так ты еще рассказала ему о Нике!

— Ну прости, — заскулила она. — Я понятия не имела, что он работает в газете.

— Даже если и так, ты не имела никакого права обсуждать то, что касается только меня, с кем бы то ни было, но ты распустила свой язык. Я же предупреждала тебя, как важно быть осмотрительной. Ты рассказала ему даже то, что Ник вышел за молоком, — какая сочная подробность! А я-то надеялась избежать огласки хотя бы в течение нескольких лет, до тех пор пока сама не выкину эту историю из головы. Но куда там — благодаря родной сестре в первый же день вся история на первых полосах газет, во всех подробностях, черным по белому!

— Ну прости, — простонала она. — Я просто хотела, чтобы он посочувствовал тебе. — Я закатила глаза. На ум так и шла сцена: Фелисити выкладывает историю о том, как меня «бессердечно бросил» мой «трусливый муж», который просто «сбежал». Она никогда не смягчала удары, предназначавшиеся для Ника, а после того как, по тактичному выражению мамы, он «ушел прогуляться», Фелисити взъелась на него по-настоящему. — Прости, — повторила она. — Я только хотела помочь.

— Но наоборот, навредила.

Я положила трубку, чувствуя себя немного лучше оттого, что наконец-то дала выход своему гневу. Когда я проходила мимо офиса Тома, то заметила, что окно там открыто и ветер срывает бумаги с подоконника и повсюду разметывает их. Я вошла и закрыла его, а затем подняла разбросанные листки со сценарием и письма, лежавшие на потертом ковре. Под письмом из банка лежала и валентинка, предназначавшаяся Тому. Она была скорее милой, чем романтичной, с большим плюшевым мишкой, который держал в лапах красное сатиновое сердце. Чувствуя укор совести, я все-таки не смогла удержаться, чтобы не глянуть внутрь одним глазком.

«Тому с огромной любовью…» Почерк был какой-то детский, а дальше следовала цепочка объятий и поцелуев, после подписи, которая, как будто специально, была едва читаемой: «С…э…м». Так, значит, Сэм… Саманта. Я оставила карточку на своем месте, потому что не хотела, чтобы Том знал, что я подглядывала.

Спускаясь вниз, я поймала себя на мысли, что мне интересно, кто эта Саманта, как выглядит, чем занимается, и если она похожа на Саманту из «Секса в большом городе», то нет ли у него привычки задавать ей «очень серьезные» вопросы; а еще мне было интересно, как они познакомились, сколько уже встречаются, и весь этот караван мыслей увел меня от ужасной статьи в «Инкогнито». Но когда я пришла в студию, то увидела, что один зритель держит в руках экземпляр «Дейли пост». От одного ее вида мне стало плохо. Я была убеждена, что он прочел эту оскорбительную статью вслух всем вокруг и что все теперь посмеиваются над ней.

— Они бросали в мою сторону курьезные взгляды, — откровенничала я с Мэриан, когда она накладывала мне макияж. — Некоторые ждали в приемной, когда я пришла, и смотрели на меня с каким-то подозрением.

— Просто ты — ведущая, и им любопытно на тебя посмотреть, — твердо сказала она. — Но будь параноиком из-за какой-то глупой статейки в дешевой газетенке. Забудь о ней, делай шоу!

Не знаю как, но у меня получилось, хотя моя сосредоточенность пошла прахом. Я кипела от возмущения и стыда. Один раз уронила карточки с вопросами — они просто выпали у меня из рук. К моему счастью, победивший участник не захотел «Перемены мест» — не думаю, что я бы справилась, — а на афтерпати никто не упоминал о злосчастной статье. Мое беспокойство начало ослабевать.

— Том прав. Люди скоро забудут, — строго сказала я себе, пока ехала в такси назад в офис. — Эта газетенка — просто дешевая оберточная бумага. — Но когда я пришла, Нэрис вручила мне не меньше восьми запросов об интервью от производителей такой же дешевой оберточной бумаги.

— Им не терпится пообщаться с тобой.

— Насчет чего?

— Ну… о твоем… муже. — Я почувствовала, что меня сейчас стошнит. Не могу поверить, что эту кашу заварила какая-то колонка «Инкогнито»! Со мной произошло то, чего я так боялась. — Они хотят, чтобы ты «излила душу» и рассказала о твоем, этом… — Нэрис заглянула в свои записи. — Да, точно, — Нэрис принялась теребить свой медальон, — о «тайном несчастье».