Наталья Горбачева - Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо Страница 36

– Здесь, Вадим Борисович, – вздохнула старушка и перекрестилась. – Сорок лет назад как раз друг за другом родители-то ваши ушли, Царство им небесное…

– Спасибо, милая, спасибо. Постою тут…

– Постой, постой. Как они без вас горевали… до смерти прямо убивались, понятно дело – единственный сыночек, – вспоминая, покачала головой Фоминична. – Бона и за могилами некому было ухаживать. Я-то поначалу еще ходила…

Прорва полез в карман, вытащил все купюры, что были в кармане, протянул ей. Она замахала руками и пошла назад.

Долго стоял Прорва у безвестных могил: тяжко было на сердце, ни на одни похороны не приехал…

Постоял, заметил место, а помолиться как и не знал. Захотелось в кладбищенскую церковь зайти – богато отстроили, да и доход постоянный… Зашел, купил свечек, на канун поставил, за упокой. Других-то почти не ставили. А тут и священник из алтаря вышел, молодой. Прорва – к нему:

– Здравствуйте, батюшка.

– День добрый…

– Да вот родителей пришел помянуть. Когда-то жил в Бережках, а потом судьба забросила на другую сторону земного шарика… – как будто оправдывался Прорва.

– Ну что ж, и там люди… – кивнул батюшка.

– Хочу памятник родителям поставить.

– Лучше крест… – осторожно сказал священник.

– Вам видней… Будет крест, – и Прорва вдруг переменил тему. – Помогите людей надежных найти на фабрику. На церковь тоже готов пожертвовать.

Священник, отец Александр, оказалось, знал про Прорву и про его детище, благосклонно отнесся к Затее. Пригласил директора фабрики в свой домик при церкви. Сидели они за небогатой трапезой и мирно беседовали. Прорва думал, что сидели минут десять, а оказалось три часа. За это время отец Александр очень расположил к себе Прорву. За разговором выяснилось, что в церкви имеются записи об умерших. Прорва не знал точной даты смерти родителей, и записи очень помогли ему – не надо было в архив обращаться, чтобы на кресте даты жизни проставить. Отец Александр принес две имеющиеся в наличии «амбарные книги» и оставил Прорву одного. На первой книге было написано «Крещения», на другой – «Отпевания» за период 1941 – 1981 годов. Нашел Вадим в отпетых и отца и мать: Борис Прорва скончался через две недели после отъезда сына за границу, 26 октября 1965 года. Нина Прорва последовала за супругом спустя три месяца. Вадиму стало интересно, записан ли он в крещеных, стал искать. Удивился, что с началом войны увеличилось число крещеных – все крестились: и стар, и млад. И после войны несколько лет такая же тенденция была, так что нашел он себя в крещеных. А потом, года с пятидесятого – тенденция в обратную сторону повернулась. А в шестидесятые годы – крещеных было по пальцам пересчитать. И тут среди записей он увидел: «Любовь Платоновна Лобова – 16.04.1966».

Как будто кто-то ему вдруг открыл: Люба Лобова – его дочь. Все сходится. Любовь с Татьяной была летом, осенью он уехал, а в апреле дочка родилась. А замуж она вышла, как сказала Фоминична, перед Новым годом. Значит, Платон взял ее беременной. Вот она, настоящая любовь…

У Прорвы, здорового мужчины, вдруг больно защемило сердце. Что-то почувствовал священник, внезапно вернулся в домик, увидел посетителя в беспомощном состоянии, покропил его крещенской водой, помазал маслицем, помолился – вроде отлегло. Как только полегчало, поехал Прорва в Бережки, подкатил прямо к дому Лобовых.

Татьяна возилась во дворе. Он, бледный, окликнул ее из-за ворот.

– Господи! Что-нибудь случилось? – испугалась она его вида.

– Ты не пугайся. Мне просто надо поговорить…

– Нашел время! Да и не о чем нам с тобою говорить.

– Таня… – он открыл калитку, вошел во двор.

– Оставь меня в покое… – развернулась Лобова. – Я Платона позову.

– Не надо, я сейчас уйду… Скажи мне только одно… Люба – моя дочь?

Она не смогла ничего ответить, ушла в дом. Супруги Лобовы провели бессонную ночь.

Наутро глава семьи стал собираться…

– Платон… – окликнула его супруга. – Ты же мудрый человек…

– Спасибо. Хоть это ты признаешь, – хмуро отозвался Лобов. – Ну что еще?

– Не знаю, говорить обо всем Любе? Получается, мы всю жизнь ее обманывали.

Лобов молча продолжал одеваться, жена помогала ему.

– Значит, по-твоему, когда я говорил Любе «дочка», я ее обманывал? И когда говорил, что люблю ее – тоже врал?

– Я не об этом…

– Не надо было с ним разговаривать. Послал бы его…

– Он уже знал, понимаешь? Что Люба – его дочь.

– Где же он это раскопал, ешкин кот?

– Может, кто-то ему сказал?

– Ерунда, – отрезал Лобов.

– Значит, вспомнил, прикинул, – предположила Татьяна. – Господи, сохрани и помилуй, – перекрестилась она. – Чего он задумал…

– Вот сейчас я и узнаю! – собрался наконец Лобов.

В это время в кабинете Прорвы разговор шел как раз о нем.

– Лобов знает о наших планах…

– Это невозможно, – возразил Калисяк своему шефу, но тут же поправился: – Кто ему донес?.. Вадим Борисович, утром эксперт прислал свое заключение, что от Киселева достать воду нельзя.

– Да! – в сердцах ответил Прорва. – Одно ясно, что Лобов теперь не продаст ни сантиметра…

– Шеф, вы сильно не огорчайтесь, если с разливом воды мы пролетаем. У нас и без этого неплохой бизнес налаживается – соки и варенья.

– Ерунда! Меня интересуют только большие деньги, которые должны течь рекой, а не по капельке. – Прорва порывисто поднялся, зашагал по кабинету. – Я должен получить эту воду. Не для того я вернулся, чтобы уступить в решающий момент! – О чем-то подумал и сказал совсем о другом: – Глупо распорядился я своей жизнью. Все не так!

Оба и не заметили, как в кабинет вошел Лобов и вдогонку к последней фразе Прорвы приставил:

– Какого хрена ты вернулся? Решил разрушить мою семью? Пока тебя не было, все было путем!

– Полегче, Платон, не шуми без толку, – Прорва кивнул Калисяку, чтобы вышел. – Платон! Давай договоримся как люди, нам нельзя быть врагами. Подумай о наших детях… Я предлагаю тебе наладить общий бизнес. Ты войдешь в долю…

– Вот тебе моя доля! – Лобов достал из кармана свой любимый кукиш и поставил на стол. – Как посмотришь, сразу вспомнишь!

– Платон, я знаю, что ты упрямый. Ну давай – ради Лики и Миши. Мой капитал – твоя вода, а? Ну что плохого? Ты о таких деньгах и не мечтал!

– На чужом добре руки погреть хочешь? Возвращайся туда, откуда приехал. А к моему дому даже не подходи, понял?! Деловой ты наш…

Прорва был спокоен и непоколебим.

– Я понимаю, из-за чего ты копья тут мечешь! А мне каково? Как обухом по голове! Клянусь, я не знал, что Люба – моя дочь. Если бы я только знал… я бы не уехал, наверное… Почему Татьяна не сказала мне? Ну почему?