Жиль Мартен-Шоффье - Однажды в Париже Страница 36

Когда на экраны выходил фильм с участием одной из звезд конторы дражайшего Шарля, там очень хорошо знали, к кому надо обратиться в «Сенсациях». Мои слова не могли его удивить. Он не стал продолжать дискуссию.

— Вы не ошибаетесь, — кивнул Дейер. — Ваши небольшие открытия, которые, кстати, не являются таковыми, имеют тот же эффект, что и мигрень. Это болезненно, но это не оставляет следа. Кстати, вы не поверите мне, но…

Но что? Загадка. В шуме нелегко разобрать каждое слово. Алкоголь все только усугублял: Дейер шепелявил. Коммуникация явно была прервана. Дейер нагнулся, чтобы налить себе шампанского, и соскользнул на пол. Пока он поднимался, мысли вылетели у него из головы. Он вновь, с блуждающим взглядом, уселся в свое кресло, и именно в этот момент в трех метрах от себя я увидел — кого бы вы думали?! — Аньес. Я как мог быстро направился к ней. Она разговаривала с молоденькой девицей, так же похожей на скелет, как и девчонка из «Академии звезд», которая при моем появлении удалилась. Весьма кстати. Чтобы показать, что я не принадлежу к фауне окружающего нас зверинца, я поцеловал руку Аньес. Она тут же заставила меня спуститься с неба на землю.

— Эдуар, вы поняли, где мы находимся? — сказала Аньес со снисходительной улыбкой. — Это уже не «Кристал Рум». Здесь все просто целуются. Это шоу-бизнес.

Она ничуть не изменилась. На ней было платье из серого атласа, очень обтягивающее на бедрах, но закрывавшее шею. На своих высоченных каблуках она была почти одного роста со мной. Я нашел, что Аньес стала еще более сексапильной, и спросил ее, как это Брюс оставляет ее одну, доступной для всяческих притязаний. Она быстро вернула меня к действительности:

— Скажите, дорогой мой, вам случается открывать глаза? Мы на двадцать пять лет старше, чем девять десятых этого стада. Если мне что и предложат, то это будет кресло, чтобы я могла упокоить там мою старость. Что касается Брюса, то он где-то там.

Сделав неопределенный жест рукой, как будто показывая, где находится гардероб, Аньес произнесла последние слова безразличным тоном женщины, которая даже не слушает то, что говорит. Этот подход к интересующему меня вопросу вызвал у меня восторг. Похоже, место освободилось. Как настоящий журналист, я продолжил расследование.

— Я, наверное, слишком много читаю «Вот так!». Я думал, что у вас настоящий медовый месяц, — сказал я, посмотрев на Аньес.

— Вам лучше бы не воспринимать буквально все, что публикуете вы и ваши собратья по перу. С нашей последней встречи я стала на месяц старше, вот и все.

Она всех нас рассматривала как отработанный материал, говорила ледяным голосом, но при этом улыбалась, что сулило многообещающие перспективы. Естественно, я и не думал менять тему разговора и продолжил разрабатывать эту золотую жилу:

— А я уже подыскивал подарок на свадьбу и заголовок для обложки журнала.

— Об этом больше не идет речи, дорогуша. Период притирки заканчивается, и эти американские модели действительно мне не подходят. Брюс — это своего рода внедорожник для деревенщины со Среднего Запада, а я думаю, что предпочитаю старые европейские «ягуары».

Решительно, с женщинами никогда не надо забывать, что за красивыми губами скрываются зубы. Только вдруг эта физиологическая особенность стала согревать мне сердце. Вообще-то я вижу свою личную жизнь в мрачных тонах. Небольшое облачко, и солнце скрылось. Но тут ничего похожего. Маленький луч солнца — и все осветилось. Когда Аньес попросила меня принести ей бокал шампанского, я уже строил планы в отношении кометы. Продолжение исповеди Аньес меня обрадовало. Полиции следовало бы давать подозреваемым в преступлении людям шампанское «Моэт и Шандон» во время допроса. Аньес открыла шлюзы:

— Американцы — это американцы. Когда все блестит, это вас ослепляет, но на всех этажах света нет. У Брюса цивилизованный вид, но он остается крестьянином. Нам с ним не о чем говорить.

— Ну что ж, тем лучше, он не будет вам докучать. За мужчину выходят замуж не за его разговоры.

— Мой милый, какова бы ни была причина того, почему выходят замуж за мужчину, она быстро увядает. Но Брюс… мне обидно упускать его. Я жила десять лет на то, что удалось вырвать у первого мужа, и хотела бы повторить этот подвиг.

— Это не слишком нравственно.

— Это вы, журналист, говорите мне о морали? Забудьте это слово. Произносить в разговоре со мной это слово равносильно тому, чтобы устраивать перекличку в лицее в разгар летних каникул. Мне сорок три года, и в Париже я одна. В моем возрасте искать любви — это все равно что искать работу. Хуже всего то, что я подцепила его, эту деревенщину. Но все всегда одинаково: в последний момент я сломалась. И потом, я не хочу покидать Париж.

Все эти признания заставили меня прозреть. Никогда Аньес не стала бы так откровенничать перед потенциальным преемником Брюса. Моя звезда больше не сияла ярко. И алкоголь ничего не облегчал. Никакая ловкая идея не приходила мне в голову. Не буду же я в конце концов предлагать ей пойти ко мне домой, чтобы отдохнуть. Вместо этого я предложил зарыть топор войны. Она рассмеялась:

— Прямо в его голове, хотите сказать? Это идея, я подумаю над ней.

Как обнаружилось на следующий день, это замечание не было голословным, но в тот момент я не воспринял слова Аньес всерьез. Почему? За недостатком времени. Вдруг под руку меня взяла Кики Хайятт. Она пришла в «Глоб» с сестрой, но та куда-то пропала. А звезда ее масштаба не могла покидать клуб одна. «Соблазнительный джентльмен» будет весьма кстати в ее коллекции фото. Если я соглашусь проводить ее в «Ритц», ее шофер затем отвезет меня домой. В моем состоянии то, что мне не надо будет ловить такси, было просто чудом. А какой триумф для журнала! Кавалер сервьенте, рыцарь, сопровождающий Кики Хайятт. Аурелия, Бенжамен и другие мелкие пресмыкающиеся с ума сойдут от зависти. Я оставил Аньес наедине с ее гневом и прошествовал, как король, перед папарацци, которые топтались у выхода. Кики была ангелом. Но не без некоторого яда. Как только мы отошли на метр от Аньес, Кики заметила, что «моя приятельница» казалась еще более пьяной, чем сам Брюс, и добавила:

— И это нелегко.

Эх, дорогая малышка. Она и не знала, до какой степени ее замечание было точным. Скоро весь Париж будет задавать один и тот же вопрос: кто из этих двоих был пьянее, он или она?

Глава 9

Аньес де Курруа.

Эта Кики Хайятт меня просто убила. За две недели до этого «Сенсации», журнал Эдуара, опубликовал материал о ней под заголовком «Кики Хайятт, профессия: финтифлюшка». И вот главный редактор, которому свистнули как собачонке, бежит вслед за ней и бросает меня тут одну. Этот хам едва попрощался со мной. Пелена уныния окутала меня. В одно мгновение все вино и шампанское, выпитые с начала вечера, трансформировались в чувство усталости. И даже крайнего истощения. Мне все опротивело. Я была здесь чужая для всех, неизвестная сотням молодых ребят вокруг, только горстка сплетников узнавала меня как новую пассию Брюса. А я ждала. Кого? Не имею ни малейшего представления. Или нет, скорее, я уже не ждала ничего. Если нужно ехать с Брюсом в Нью-Йорк, чтобы строить там песчаные замки — «замки в Испании», как это называют во Франции, — то мой ответ «нет». В любом случае с ним мне было бы смертельно скучно. Мне никогда не скучно, когда я одна: я выхожу из своей квартиры, спускаюсь вниз на улицу, покупаю газету, сажусь на террасе в кафе «Трокадеро», смотрю на прохожих и погружаюсь в мечты — и я счастлива. В Нью-Йорке вместо этого я должна буду повсюду ходить за этим невежей и выступать как наглядное воплощение старой Франции во время мероприятий, устраиваемых Эм-ти-ви.