Ярослава и Грач - Алёна Дмитриевна Страница 36

Яра молчит. Ей нечего на это сказать. Все предельно честно и понятно. И выбор за ней. Стремно-то как.

— Почему ты тогда не ушла? — вдруг спрашивает он.

Теперь ее черед вздыхать.

— Я пошла к маме и спросила, чего я захочу от отношений лет через десять-пятнадцать. И она ответила, что я захочу стабильности. Уверенности, надежности, постоянства. Возможности быть собой. А еще безопасности и уважения. А я не знаю ничего более постоянного, надежного, стабильного и безопасного, чем ты. И никто никогда не давал мне столько уверенности в себе. Ну, а такой, какая я есть, меня вообще по-моему только ты до конца и принимаешь. И я подумала, может быть есть смысл забыть с чего все начиналось и подождать, чтобы увидеть, во что все выльется? Всего каких-то десять лет, да?

— И как успехи?

— Да так себе, если честно. Когда Ритка развелась, мне орать хотелось: «Ты на год меньше с ним была, чем я, ты что, не могла немного потерпеть, я же терплю!» Но потом прошло время, и я успокоилась. И вот смотрю на нее сейчас… Ты конечно, можешь сколько угодно думать, что у меня нет мозгов…

— Яр… Ну извинился же уже…

— И что, что извинился? Осадок-то остался… Не важно! Я про то, что я все равно по сторонам смотрю и увиденное анализирую. Кто как с кем живет, и все такое. Кто-то лучше, кто-то хуже. И знаешь, у всех проблемы. Кто у нас замуж повыходил в универе, половина уже в разводе, другая половина постит в сети красивые картинки, только вот Ритка-то моя все про всех знает и щедро со мной этой информацией делится. В общем, у нас с тобой очень даже хороший вариант. Ты не пьешь, не куришь, не играешь, меня не бьешь, деньги несешь в дом, мне не изменяешь… Не изменяешь же?

— Яра!

— Я просто уточняю.

— Не изменял и не собираюсь.

— Ну вот, тем более. Не контролируешь каждый мой шаг, не говоришь, в чем ходить и с кем общаться, не терзаешь меня ревностью… Твоя мама не пасется у нас на кухне и не следит, сколько мяса я кладу тебе в суп… Я могу долго продолжать. Люди такую фигню друг с другом творят. А все, в чем я могу обвинить наши отношения… это в том, что мне скучно и что мы сошлись на почве гормонов. Как будто бы есть те, кто сошелся на какой-то другой почве…

— Тебе скучно?

— Угу. Мне все кажется, что я что-то упускаю. Мне хочется общения, и совместного времяпрепровождения, и всякого такого. Хочется копить и приумножать общие воспоминания. Нам же хорошо, когда мы вдвоем, только это так редко бывает… А в результате все опять как три года назад… Я опять одна при видимом наличии тебя.

— То есть ты все-таки меня любишь?

— Что?

Смотрит потрясенно и вдруг видит — впервые видит — Боги, да он же неуверен.

— Конечно, люблю.

— Ты сказала, что чувствуешь, будто тебя обманули. Что тебе не оставили выбора. И я подумал…

— Гриш, я люблю… И из-за этого бешусь еще сильнее. Потому что ничего не могу с этим поделать. Я хочу, чтобы ты был рядом. Хочу разделить с тобой свою жизнь. Я уважаю тебя, я доверяю тебе. Хочу родить тебе когда-нибудь ребенка. Состариться вместе, в конце концов. Но я не хочу жить с тобой так, как у нас это сейчас. И я не понимаю, у нас еще есть шанс все исправить, или мы уже прошли точку невозврата…

Отношения — это линия кардиограммы. Если она становится прямой, значит, пациент умер. Но как научиться ее читать, чтобы знать, когда творимые на ней взлеты и падения — не просто закономерные циклы, а патология? Как понять, когда она становится неизлечимой?

— Нормально все будет, — уверенно говорит Григорий. — Справимся. Яра, ты в машине что-то такое сказала… Что там у тебя с работой?

Черт.

— Да так…

— Яра! — и в голосе опять рычание. — Говори нормально.

А может, и правда рассказать. На отсутствие мозгов он ей сегодня уже указал, так пусть у него будет подтверждение этому. Она пододвигается к нему ближе, под бок, и с облегчением чувствует, как он ее обнимает. Все, спряталась. Теперь можно пробовать.

— Да, руководитель мой… Я же устраивалась на должность помощника дизайнера. А в результате кофе ему варю, а он потом орет, что я не могу отличить эспрессо от латте. В общем, мне там уже объяснили, что я никто и звать меня никак. Поэтому, когда ты сегодня сказал про мозги… Девочки говорят, чтобы я радовалась, что он под юбку не лезет, мол, платят хорошо, можно потерпеть, а если годик выдержу, то начнут давать нормальные задания. А я туда иду с таким ощущением, будто работаю привязанной к позорному столбу на городской площади. Прихожу по утрам и сажаю себя на цепь, чтобы было в кого камни кидать.

— Ты почему сразу не сказала?

— Да потому что хотела, чтобы ты мной гордился! И родители чтобы гордились. И сама собой поначалу гордилась, я ж сама место нашла, да ещё такое хорошее, и устроилась без всякого блата… И в вакансии было сказано: с обучением. В общем, все так хорошо начиналось… И мне так стыдно! Что ж я дура-то такая поверила…

Ей не просто стыдно. И она плохо спряталась. Нужно лучше. Под одеяло. Или сразу под кровать.

— Яр, ну ты что? — то ли пугается, то ли сердится Григорий. — Плачешь что ли? Яра! А ну прекрати! Из-за идиота какого-то плакать. Ты же на испытательном. Прямо завтра пиши заявление. Три дня отработаешь — и все. И намекни, что твой мужик может так пожать руку, что обратно плечевую кость в сустав уже не вставят.

Яра представляет себе это рукопожатие, и сразу становится легче. А она в этот момент будет пить эспрессо из идеально чистой белой чашки, а потом выльет остатки своему руководителю на голову. Она довольно хрюкает,