Трубадура - Дарья Волкова Страница 36

там… – Он махнул рукой, звякнула снова чашка, но устояла в этот раз. – Не буду вдаваться в наши семейные дела, не о них разговор. Тура для меня всё. Я знаю, как трудно ей пришлось. Знаю, как она одинока. Как нуждается в том, чтобы ее кто-то любил. Кто-то, кому она могла бы верить. – До этого момента Дуров говорил, глядя на сплошной ряд книжных корешков на стеллаже. А тут перевел на Степана уставший взгляд. – Все мы в этом нуждаемся, верно? Мне страшно умирать, Степан Аркадьевич. Страшно, понимаете? Кто ее будет любить, когда меня не станет?

Тишина уютной комнаты, укутанной, словно шалью, светом желтого абажура, внезапно лопнула как струна. И тут же натянулось, но что-то иное – между двумя собеседниками.

Кроме деда, у меня никого нет. Я обязана о нем позаботиться.

Как же вы друг друга…

– Павел Корнеевич, – с некоторым вялым изумлением услышал Степан свой голос, – я хочу просить у вас руки вашей внучки.

У Дурова изумление проявилось не вяло. Скорее бодро. Острым взглядом из-под седых бровей и поджатыми губами.

– Пожалеть изволили? Не стоит.

– Никого я не жалею. Люблю ее.

На табло включили отсчет. Не обратный – прямой. Прямее не бывает.

– И прошу у вас руки Туры.

Стёпе показалось, что еще чуть-чуть – и он встанет, положит руку на несуществующий эфес шпаги, щёлкнет невидимыми шпорами и выдаст что-то вроде: «Честь имею». Сюрреализм какой-то. При полном ощущении отсутствия вранья, что характерно.

Дуров смотрел на него и молчал. От этого, наверное, у него стали слезиться глаза. Впрочем, они у него часто слезились. Профессор резко откинулся на спинку стула и потянул в сторону древний шерстяной галстук. И тут только Стёпа осознал, как старик бледен. Это всё отсвет абажура, жёлтый, обманный!

– Не беспокойтесь! – замахал рукой Павел Корнеевич, заметив Стёпину попытку встать. – Всё в порядке! Разве что окно… Если не сложно, отворите.

Пока Стёпа воевал с рассохшейся рамой и соображал, что он, собственно, наговорил, Дуров привел себя в порядок. И даже нож поднял.

И вот статус-кво восстановлен. Двое собеседников за круглым столом в свете круглого абажура. Но атмосфера в комнате совсем иная.

Степан подлил Дурову в чашку заварки и кипятку, какое-то время смотрел, как профессор сосредоточенно пьет чай. Мысли собирал, слова выбирал. Надо же теперь новый рисунок игры подбирать.

– Павел Корнеевич, только вот какое дело тут… – Собственный неуверенный тон Степану не нравился, но как выправить – не понимал. – Мы не торопимся… с этим событием. Потому что…

– Всё прекрасно понимаю, Стёпочка!

Стёпочка. Замечательно. Теперь он уже Стёпочка. А не всё ли уже равно? Цифры на табло менялись как сумасшедшие.

– Я догадываюсь, что репутация у меня – как у пня замшелого, – продолжал Дуров. – Но я человек разумный. И понимаю, что каждое время имеет свои… внешние атрибуты. То, что было необходимым в мое время, сейчас… Да и в мое время, знаете ли… – Он махнул рукой, ничего при этом не уронив. И снова поднёс к губам чашку.

– Да не в атрибутах дело. То есть… понимаете… – Стёпка чувствовал себя окончательно запутавшимся. Не мог понять, где заканчивается правда и начинается обман. И есть ли этот обман вообще? Но потребность сказать какие-то правильные слова – знать бы только, какие! – именно здесь и сейчас была сильной. Практически непреодолимой. – Просто у меня в данное время период в жизни непростой. Знаете, есть шанс, что возьмут играть в национальную сборную.

Зачем он сказал об этом Дурову, Степан не представлял. О таких вещах надо молчать. Молчать до того момента, пока у тебя контракт будет в кармане. И нет никакой уверенности, опять же, что профессор вообще поймет, о чем речь. Он не производил впечатления человека, увлеченного каким бы то ни было видом спорта. Да и сами спортивные реалии были иными в те времена, когда Дурова это могло в принципе интересовать.

В своих предположениях Степан ошибся.

– Это потрясающая новость! – всплеснул руками Павел Корнеевич.

Степан поймал себя на том, что машинально отслеживает, что он при этом может уронить. А ничего. Всё устояло. – Это же такая честь – представлять страну на самом высоком уровне. Это то, чего вы хотели, Степан?

– Ну, в общем, да. Только это вопрос еще не решенный. Мне вот как раз сейчас… Точнее, через пару недель, надо будет показывать свою лучшую игру. Да и там потом…

– Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите! – Дуров выглядел крайне воодушевленным. Будто и в самом деле понимал. – У вас сейчас переломный момент в карьере. Я совершенно уверен, что Тура вас поддержит. И я тоже! Хотя от меня толку никакого, но уж чем могу… А свадьба и прочие формальности – это всё не к спеху, это подождет.

В этот миг Стёпка от души согласился с Артуром, что у него вместо головы мяч. Потому что понимать и оценивать происходящее он окончательно перестал. Вместо этого допил чай, убрал со стола, вымыл посуду. И даже стоически вынес рукопожатие профессора Дурова, которое в этот раз сопровождалось похлопыванием по плечу. Целовать по родственному в щеку старик не стал – и на том спасибо.

Вырубился Стёпка, едва коснувшись головой подушки.

* * *

Она приехала в чужой город. Незнакомый перрон, вокзал, который видит в первый раз. Непривычный воздух и очертания зданий. И лишь стела на площади Восстания пригвождает ее к этому месту, к этому городу, к себе. Протыкает все слои насквозь. Это ты, Тура Дурова. Ты. Ты всё это сделала. Ты вернулась. И пора платить по счетам.

Внезапная весна в городе словно смеялась над ней, пока автобус катил по Невскому. И город прихорашивался весной – ярким солнцем, прозрачностью воздуха, улыбками людей, золотом шпилей и куполов. Все оттеняло то, что она везла в себе. Господи, не расплескать бы. Довезти. И там, дома, можно лечь и умереть. Что еще остается?

Раньше были оправдания себя. Тем и занималась только, что успокаивала себя. А теперь оправданий нет. Сама, всё сама. Некому предъявить счёт, некого обвинить, даже Елена тут ни при чем. Разве что гены ее, угу.

– Вы к профессору?

Высокий широкоплечий парень распахнул перед ней знакомую дверь родного дома. Надо же, он еще и шутит.

– Можно и к нему.

– Заходи. – Степан посторонился, пропуская в прихожую. Протянул руку за сумкой, но Тура качнула головой. – Не тяжелая?

– Нет.

– Как съездила? Удачно?

Не то слово, Стёпочка. В груди зародился всхлип, и Тура поняла, что счёт на табло идет на