Марина Полетика - Интернат для брошенных мужчин Страница 37

– Да не из-за этого мы. Действительно, в доме музей, люди ходят, мы лишние. Одно дело – в заброшенном доме жить, а другое – в музее. Семен Никифорович нас сам пригласил. Привык, говорит, я к вам, одному мне тяжело. А в тесноте, да не в обиде. И комнат у него две, вторая пустая стоит.

– А я как без вас? – едва не заплакала Людмила Петровна и от страха проговорилась: – Без тебя?

– Да отчего же без меня? Я как раз с тобой поговорить хотел. Знаешь, Людмила Петровна…

– Людмила. А то я тебя – Юра, а ты меня, как бабку старую, по имени-отчеству.

– Людмила, – повторил Родин. – Одевайся, пойдем в дом. Там и поговорим. Я тебе кое-что показать хочу.

– Что ты мне в моем доме показать хочешь? – слабо улыбнулась она.

– Пойдем, сама увидишь. Только… Давай я подожду, а ты пока красоту наведешь.

Людмила Петровна в полной мере оценила его деликатность, когда увидела свое отражение в зеркале впервые после нескольких дней. Честно говоря, она бы предпочла не иметь ничего общего с этой старой, лохматой теткой с опухшим лицом и тусклыми глазами. Она приняла душ, вымыла голову. И впервые пожалела, что больше ничего полезного для женской красоты у нее в доме нет. Если, конечно, не считать крема для рук. А зачем ей все эти тени-помады? Столько лет прожила одна, растила сыновей, работала в школе. На работу краситься не пристало, а больше она никуда не ходила. И ни на чье внимание совершенно искренне не рассчитывала, потому что имелись у нее в жизни иные приоритеты.

Неумело орудуя расческой под струей фена, Людмила Петровна вдруг вспомнила, что у нее есть помада. В прошлом году купила, собираясь фотографироваться для доски почета, что стоит перед зданием администрации Большого Шишима. И лежит она наверняка в комоде, рядом с коробкой для ниток. Приведя в порядок волосы, она бочком просочилась в комнату. Родин смотрел в окно. Деликатный! Схватила помаду и помчалась обратно в ванную. И только там, старательно рисуя себе новые губы, отметила, что еще несколько часов назад умирала от отчаяния. И вдруг такие резкие перемены. Интересно, что намерен показать ей Родин?

Выйдя из дома, она повела было Родина привычной короткой дорогой – дворами, напрямую. Но он, взяв ее под руку, мягко, но настойчиво заставил повернуть на центральную улицу. Получалось – в обход. Людмила Петровна никогда ни с кем из своих «интернатских» не показывалась на людях. Только с Володей на его машине пару раз ездила на рынок. Но чтобы прогуливаться пешком и под ручку – такого в их Большом Шишиме не водилось, особенно среди представителей среднего и старшего поколения. А тут они шли не спеша, почти демонстративно, Родин что-то рассказывал, она кивала, соглашаясь и почти не слыша. С ними здоровались, смотрели с интересом, наверняка оглядывались вслед. И она догадалась: Родин нарочно придумал, чтобы всем показать, что она не одна. Она не виновата. Надо жить дальше.

Но, как оказалось, это были еще не все сюрпризы.

– Давай сначала в сарай заглянем, – остановил он Людмилу Петровну, когда она перед крылечком стала обметать снег с валенок, чтобы зайти в дом.

– Зачем? – удивилась Людмила Петровна. – Там же нет никого… раз вы уехали.

– Кое-кто есть, – загадочно ответил Юрий и пошел впереди нее к сараю по расчищенной от снега (надо же, убирали мужики во дворе, не бросили!) тропинке.

В сарае он щелкнул выключателем, и в тусклом свете лампы Людмила Петровна увидела в дальнем углу какие-то фигуры. Приблизилась, присмотрелась и ахнула: там стояли три высокие, в человеческий рост, деревянные скульптуры. Одна – вылитая ботичеллиевская Венера, готовящаяся ступить на берег из морской раковины. Вторая красавица расчесывала волосы, которые ниспадали ниже пояса и заодно служили ей одеждой. Третья, крепко сбитая молодая бабенка, в одной руке держала шайку, в другой – искусно вырезанный дубовый веник и одета была так, как и положено в бане.

Людмила Петровна, не отрывая глаз от всей этой красоты, отступила в сторону и едва не упала, наступив на четвертую даму, лежавшую на деревянном лежаке. Очевидно, загорала на нудистском пляже.

– Нравится? – усмехаясь, спросил Родин.

– Да-а… Просто чудо. А откуда это? – Она нагнулась и осторожно, будто живую, потрогала даму за гладкую полированную попку.

– А это у нас Петр такой мастер. Помнишь, жена его причитала, что ее достали, как она выразилась, его бабы, которые везде – и в доме, и в огороде? Это они самые и есть, знакомься. Хобби такое у Петра Борисовича. А вообще-то он агроном, на пенсии.

– Ничего себе! – воскликнула Людмила Петровна, подходя к Венере и трогая ее за руку. – Как живая, с ума сойти! А я тогда подумала, что он и вправду бабник, хотя такой вроде неказистый. И пожилой.

– Можно и так сказать, – согласился Родин. – Он вырезает только баб. А также женщин, девушек, дам, богинь и русалок. И все, заметь, обнаженные, то есть ню. Алевтина, понятное дело, мужа к этим красоткам ревнует – все внимание им, хозяйство Петя забросил, расходы опять же. Алевтина – скандалистка, мешает творческому процессу. Обидеть художника каждый может. Вот Петя и сбежал. А поскольку он ее угрозы расправиться с его женщинами воспринял всерьез, то мы на днях съездили и перевезли часть его гарема сюда. Не поверишь – там еще штук восемь осталось. Но они в огороде под снегом стоят. До весны не вынуть. Я Алевтине сказал, что они больших денег стоят, и летом я их в городе продам, так что пусть она их пока не трогает. Еще одну, кстати, дед Семен к себе уволок. Такая кустодиевская девушка, в теле. Дед Семен ее увидел и пропал. Любовь с первого взгляда. Аж руки затряслись. Волшебная сила искусства.

– Ах, прелесть какая, – бормотала Людмила Петровна, рассматривая и ощупывая деревянные фигуры. – А сделано-то как! Просто живые! У Петра Борисовича настоящий талант!

– Да… Такой красоте просто грех в огороде пропадать. Вот я и решил с тобой посоветоваться. А если нам здесь, в сарае, открыть музей деревенской эротики?

– Чего-о? – изумилась она и, оступившись, едва не села на загоравшую даму.

– Такого в мире нигде нет, – спокойно объяснил Родин, с удовольствием поглаживая владелицу тазика по крутому бедру. – Я узнавал. Не додумался никто. Понимаешь, на эротику народ всегда пойдет. Даже и в Большой Шишим. Место есть, экспонаты имеются. Вопрос в рекламе. Прессу я беру на себя: приедут, напишут бесплатно, да еще с картинками. Народ валом повалит, только успевай принимать. Как думаешь?

– Я… не знаю, – растерялась Людмила Петровна, до последней минуты подозревавшая, что Родин ее разыгрывает. – Неудобно как-то. Эротика. Что народ-то скажет?

– Так мы же не секс-шоп собираемся открывать, – развеселился Родин. – Эротика – это искусство. Ты на них посмотри – искусство?