Галина Артемьева - Колодезь с черной водой Страница 37

– Я тоже об этом думаю в последнее время, – признался Иван. – Иногда мне кажется, что это – судьба. Потом думаю: откуда взялась эта судьба? Раньше дети не дохли от наркотиков, как мухи отравленные. Болезни были, голод, войны. Но чтоб вот так, массово, люди по своей воле травились… В чем тут судьба? Или – это судьбы военного времени? Ведь, как ни старайся, как ни предупреждай об осторожности, от шальной пули не убережешься. Или если бомба в дом попадает, все погибают – и плохие и хорошие. И тут – так же, что ли? Это стихия?

– Стихийное бедствие, о котором все молчат. Ну, так, знаешь, вяло-вяло реагируют. Пока самих не коснется. А ведь есть возможности! Есть эти гребаные СМИ. Каждый день в самое востребованное время надо показывать, что с людьми происходит от этой дряни, какое горе она приносит. Но ведь – молчат. То, что иногда, кое-где, порой пролепечут, никак не соответствует масштабу происходящего. И еще, знаешь, что меня поражает. Вот погибает у родителей ребенок: парень, девчонка – смерть не разбирает, кого косить при передозе. Чаще всего что? Сердце отказывает. И второе: из окон бросаются, если глючит их. Думают, крылья у них вырастают, отправляются полетать. И – капец. И вот спрашиваешь у несчастных родителей: «От чего ребенок погиб?» Отвечают: «Сердце оказалось слабое. А мы и не знали». Или: «Случайно перегнулся через перила и упал». Все. Точка. О наркотиках – ни слова. И не собьешь. Почему так? Ради светлой памяти стараются? Самооправдаться хотят? А я бы на каждой могиле наркомана честно бы написал: «Безвременно погиб от наркотиков». Как-то так. И тогда картина прояснилась бы. И люди бы по-настоящему испугались! Начали бы что-то делать сообща! – Семен говорил, постукивая сжатым кулаком по столу. Костяшки пальцев его побелели. Рука же в целом была сине-красной.

– Давление бы тебе измерить, Сема, – предложил Иван, – мне кажется, давление у тебя высокое.

– Может, и высокое. В висках стучит, сетка перед глазами уже который день. Но за меня мои проблемы никто не решит. Так что – похожу с высоким давлением, не рассыплюсь.

– Рассыпешься, в том-то и дело. Ты ж своим живой нужен. Давай я тебя на обследование устрою? Ложиться не придется. Амбулаторно. Тебе держаться надо.

Семен махнул рукой.

– Как-нибудь обследуюсь. Сейчас надо дела сделать. Давай с Борькой тебя познакомлю. Ты ж ребят моих так и не видел.

– Зря рукой машешь и разговор переводишь, – вздохнул Иван, – сам же говоришь: много планов у тебя. Надо бы осуществить. А от высокого давления загибаются. Всерьез. Пойми ты это. Не хорохорься.

– Ладно, ладно, доктор, – Семен слегка улыбнулся. – Пойдем к Борьке.

Дом был спланирован замысловато. Не дом, а замок с привидениями. Сначала Семен повел гостя на второй этаж, потом они спустились по другой лестнице на половину пролета, прошли по небольшому коридорчику, спустились еще ниже и, наконец, остановились у железной двери, какими оборудованы все городские квартиры.

– Борь, это я, – громко сказал Семен, отпирая дверь.

– Привет, пап, – раздался из глубины комнаты приятный мальчишеский голос.

Иван вошел и огляделся. Сын Семена был заточен в удобной тюрьме. Большая комната с зарешеченным окном, туалет, ванная, холодильник в углу… Полки с книгами, большой стол, аккуратно застеленная кровать, кресло, в которое можно забраться с ногами, велотренажер, спортивные снаряды… Счастливое детство!

Семен познакомил армейского друга с сыном. И опять же – полное ощущение, что мальчишка правильный, умно воспитанный. Не знал бы – не догадался ни за что, подумал Иван.

– Хороший парень, да? – вздохнул Сема. – Это мы стараемся. Выкарабкиваемся. Стараемся честную жизнь прожить. Без отравы.

– Пап! – укоризненно произнес Борька.

– Что – пап? Ты же знаешь: дело надо сделать. Я как обещал, так и будет. А ты свое обещание сдержи. Ты ел?

– Обедал, – покорно ответил сын.

– Сейчас ужинать будем. Ты потом – спать. А мне с Иваном обсудить кое-что надо.

– Хорошо, – кивнул сын.

Иван все вглядывался в его лицо, пытаясь понять, что там у парня внутри творится. Сможет ли он зажить обычной жизнью, среди людей, которые бывают всякими: и добрыми, и злыми, и опасными? Выдержит или сломается? И пример брата – тоже штука непростая. Пример этот может напугать и заставить все изменить, а может и позвать за собой. Тоже ведь – выход! Есть такие, что выбирают именно его.

Сеня ловко накрыл на стол, ели, мирно беседуя. Борька живо интересовался профессией Ивана и почему он выбрал именно ее.

– Хотя я и так понимаю, – заметил мудрый подросток. – Денег много платят, да?

– Деньги платят. И бывает – много, – подтвердил Иван. – Но поначалу я о другом думал. Хотя деньги – вещь в хозяйстве очень нужная. А вообще, до армии, я думал хирургом стать. Я же сначала в мед поступил, а потом в армию пошел.

– Сессию завалили? – сочувственно поинтересовался Борька.

Иван засмеялся.

– Ты не поверишь. И я сам себе сейчас не верю. Это же надо быть таким идиотом! Поступил. Ничего не завалил. Только занятия начались в сентябре. Все счастливы. А я иду в военкомат и прошу призвать меня в армию. Конченый псих, да?

– Неужели по идейным соображениям? – недоверчиво изумился Борька.

– Какие там идейные соображения? О чем речь? Забирай выше! От несчастной любви! Любимая меня послала… Не в армию, конечно. А гораздо дальше, откуда не возвращаются. А к этому еще всякие отягчающие ситуацию обстоятельства примешались. И я удумал: пойду в армию, попаду в гущу боевых действий, погибну геройски… Красиво жить не запретишь, так ведь?

– Помогло? – Борька смотрел на Ивана с жадным интересом.

– Ты знаешь – да! Очень помогло. Хотя никому не порекомендую: чрезмерный экстрим реально укорачивает жизнь. Быстро и эффективно. Родные, все поголовно, были в жутчайшем шоке. Это понятно. Но я себе вынес приговор окончательный, обжалованию не подлежавший. Один прадедка меня понял тогда. Сказал: «Пусть идет, служит. Бог не выдаст – свинья не съест». А мне велел на Бога надеяться. В этом, сказал, вера и заключается, в настоящей искренней надежде на Бога. И тогда ничего не страшно. Главное – помнить, что есть у человека защита и опора. Ну, я и пошел. Помогло понять, каким идиотом я был, когда все это затеял. Помогло вообще понять цену жизни.

Я потом наткнулся на слова Достоевского, благодаря которым очень многое для себя и о себе понял. Помню их дословно, потому что помогли мне важное понять: «Настоящая свобода – лишь в одолении себя и воли своей; так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином». Понимаешь, о чем тут речь? Самый главный враг человека – он сам. Иногда совершаешь какой-то поступок, не зная почему, что это принесет. Думаешь: моя жизнь, я и распоряжусь. Мое, мол, право жить по-своему. А что же такое по-своему? Смотри: Достоевский говорит: «быть самому себе настоящим хозяином». Настоящим! То есть – свобода человека должна быть разумной. Настоящий хозяин работает на созидание, а не на разрушение. Хочу – под пули иду, хочу – с балкона сигаю, хочу – наркотой ширяюсь. Это разве настоящего хозяина действия? Это действия настоящего идиота, недоумка. И еще. Настоящий хозяин устоит, когда кто-то его соблазняет, подбивает на какое-то ненужное дело. И страстям противостоять сможет. Видишь, какой разговор долгий получается!