Джудит Майкл - Обманы Страница 37

У него начинался отпуск, а она торчала дома и работала. Он собирался провести месяц у океана, ознакомиться с восхитительным городом; а ей оставалось озеро Мичиган, Эванстон, двое детей, дом и работа.

— Это не отпуск, — объяснял Гарт. — Я там буду работать в университете. И ни минуты не будет на осмотр тамошних достопримечательностей, равно как и злачных мест. А теперь в конце летней сессии, измотанная канцелярской работой и душной августовской жарой, Стефания едва ли встретит его с улыбкой, когда он вернется. Как же ей скрыть свое раздражение и не испортить всей семье день его приезда? Она просто будет молчать. Пусть остальные разговаривают.

— Стефания, — обратилась к ней одна из секретарш, — хочешь кофе?

— Нет, спасибо, — ответила она. — Хочу поскорее управиться и пораньше уйти. Она разобралась на столе, пока сотрудники смаковали подробности очередного университетского скандала. Очередные страсти разгорелись из-за слухов, что студентки и преподаватели обмениваются сексом за отметки. Слухи об этом ходили все лето, но в последнее время эмоции значительно усилились.

Стефания начала перепечатывать замечания, составленные преподавателями, принимавшими экзамены у студентов. Но через несколько минут ее прервали; все женщины с любопытством смотрели на нее.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Стефания, — сказала секретарша Уильяма Вебстера, — может быть такое, чтобы кто-то хотел подложить вам с Гартом свинью?

— Представить не могу… — Она осеклась. — А в чем дело?

Секретарша протянула ей бумагу:

— Это лежало на моем столе. Из почты Вебстера.

Стефания взяла письмо, отпечатанное на розовой бумаге:

«Если вы и в самом деле хотите знать, кто платит оценками за внеклассную работу в постели, присмотритесь повнимательнее к небезызвестному профессору Гарту Андерсену, который помалкивает как мышь, а трахается как кот». Она перечитала послание снова и снова. По-детски, но очень гадко и очень действенно написано. В горле встал комок. Она сглотнула, чувствуя, как внутри все жжет. Только не Гарт. Нет никого честнее и порядочнее Гарта.

Но Гарт целыми ночами оставался, как он выражается, «поработать», и ночевал у себя в кабинете, «чтобы ее не тревожить». Он больше на нее даже и не смотрит. Не заметил, как она опять похудела, сделала новую прическу купила другую одежду. И не захотел ехать с ней в Стэмфорд. Сколько же времени прошло с тех пор, как они фактически уже не живут в браке?

Стефания аккуратно сложила записку и убрала ее в карман летнего платья.

— Стефания, — успокаивала ее секретарша. — Это не правда. Гарта все знают…

— Спасибо. — Она слепо уставилась на пишущую машинку. Посидев так, пока не перестало сосать под ложечкой, Стефания принялась за работу и, не прерываясь даже на ленч, проработала до трех часов, после чего отправилась домой.

Пенни и Клифф были в гостях у друзей в Хайлэнд-парке; она собиралась захватить их оттуда завтра по дороге в аэропорт. В полном одиночестве в тишине поскрипывающего дома она отрепетировала тщательнейшим образом свой завтрашний разговор с Гартом, не забыв ни одной детали их совместной жизни, вспоминая заново все, что было у них хорошего и плохого за эти двенадцать лет.

И почти все забыла на следующий день, когда они остались наконец, одни, уединившись в спальне, пока Клифф с Пенни играли на улице.

Гарт стоял у широкого окна, выходящего во двор, поставив одну ногу на батарею отопления, повторяющую изгиб выгнутого фонарем окна.

— Почему ты так злишься?

— А я что, не имею права злиться? Стефания села на краешек откидного кресла рядом с окном.

— Нет.

— Ты срываешься и отправляешься развлекаться со своими дружками, а потом еще хочешь, чтобы тебя встречали, как Александра Македонского, завоевавшего полмира и вернувшегося домой.

— Я, кстати, в этой поездке завоевал гораздо больше, чем смел мечтать. Только тебя все это не интересует.

— Мы квиты. Тебя мои проблемы не волнуют тем более. Или тебе есть хоть какое-то дело до того, что происходит вокруг нас — хорошего или плохого?

— И что с тобой плохого?

— Если после двенадцати лет совместной жизни тебе приходится об этом еще и спрашивать, то я не знаю, с чего начать.

— Ну, ради Бога, это же абсурд какой-то. — Он стал ходить туда-сюда вдоль окна. — Стефания, я тебя люблю, я же дождаться не мог, когда, наконец, вернусь сюда, чтобы рассказать тебе о…

— Гарт, я решила уехать ненадолго.

Он остановился:

— Что-что?

— Через пару недель намечается поездка в Китай по делам торговли антиквариатом. И я поеду. У меня уже виза получена и взнос оплачен.

— И ты ни, словом со мной…

— А ты и слушать бы не стал. Ты бы только кивал и говорил, — она понизила голос, — «да, да, звучит заманчиво».

— Я с тобой так не говорю.

— А ты попробуй как-нибудь ради разнообразия себя послушать.

— Не верю. А если такое и было, то извини, конечно, только когда ты последний раз сама-то слушала, что именно я сказал.

— А что слушать? Ты же говоришь исключительно про университет. А тебе в голову не приходило, что меня от университета тошнит? Тебе ни до чего другого и дела нет. До меня, в частности. Да когда ты хотя бы в последний раз на меня взглянул? Говорим на кухне, едим за общим столом, одеваемся, отправляемся куда-нибудь, а ты за все это время глаз на меня не поднимаешь. А если смотришь, то, как будто сквозь меня и думаешь о чем-то своем. Об университете, наверное. А если ты закроешь глаза, то сможешь представить, как я выгляжу? Или детей своих вспомнить? У тебя есть представление, о чем мы думаем? Может быть, ты помнишь, как мы раньше занимались любовью, до тех пор, пока это не превратилось в рутинное упражнение, которым ты изредка вознаграждаешь меня, когда соизволишь спать дома, а не у себя в кабинете? Только об одном ты и помнишь, только об одном и заботишься — об университете. Уж не знаю, чем ты там занимаешься…

— Ты знаешь чем. Я тебе до последней мелочи все…

— И с кем именно ты там этим занимаешься.

— Что это значит?

— Ты знаешь, что это значит.

— Не знаю, и знать не желаю. Единственное, что я знаю, это то, что ты вот тут сидишь и жалуешься мне, что я о тебе не забочусь. А ты поинтересовалась у меня насчет Беркли? А когда я пытаюсь тебе рассказать, поделиться с тобой одним из самых значительных событий в моей жизни, ты затыкаешь мне рот!

— Откуда мне знать, что там было что-то значительное? Ты мне хоть что-то об этом…

— Я тебе сто раз за этот год говорил, а потом снова и снова, каждый раз, как только звонил из Беркли…

— И вечно ты только о себе рассказываешь. Хотя бы раз Клиффом поинтересовался.