Колин Гувер - Ключи от твоего сердца Страница 37

Мама встает и уходит обратно в гостиную. Прижавшись лицом к стеклу, она задумчиво смотрит в окно.

– Но почему ты ничего мне не сказала? Я бы могла помочь… Тебе не пришлось бы справляться со всем этим в одиночку…

– Теперь я это понимаю. – Она поворачивается ко мне лицом и прислоняется к стене. – Но тогда я находилась на стадии отрицания. Отрицания и гнева. К тому же, наверное, надеялась на чудо… Не знаю… Дни незаметно превращались в недели, а недели – в месяцы… Время летит так незаметно. Три недели назад я начала повторный курс химиотерапии.

– Но это ведь хорошо, да? – спрашиваю я, вставая со стула. – Раз тебе делают химию, значит есть шанс, что она поможет?

– Нет, Лейк… Это не лечение, они просто пытаются снять боль – больше мне уже ничем не помочь.

У меня подкашиваются ноги. Упав на диван, я закрываю лицо руками и рыдаю. Поразительно, сколько в одном человеке помещается слез! В одну из ночей после смерти папы я так много плакала, что мне стало казаться, будто я слепну. Я даже залезла на свою страничку в Интернете и написала: «Можно ли выплакать глаза?» Однако, как показывает практика, рано или поздно человек все равно засыпает и перестает плакать, а тело в это время получает необходимый отдых. Так что глаза выплакать невозможно, даже если очень захотеть.

Я прижимаю к глазам носовой платок и стараюсь глубоко дышать, чтобы прекратить наконец рыдания. Надоело плакать.

Мама садится рядом, обнимает меня, и я прижимаюсь к ней всем телом. Сердце болит за нее. За нас. Я держу ее крепко, боясь отпустить хоть на секунду. Я не могу отпустить ее.

Она вдруг начинает кашлять, резко отворачивается, встает и буквально задыхается не в силах остановиться. Господи, она действительно тяжело больна! Как я могла не замечать этого? Щеки совсем ввалились, волосы поредели… Я с трудом узнаю ее. Я так упивалась собственным горем, что даже не замечала, как тает от болезни моя мама!

Приступ наконец проходит, и мама снова садится на свое место за барной стойкой.

– Сегодня вечером скажем Келу. Бренда подъедет к семи часам, она хотела присутствовать, потому что ей предстоит стать его опекуном.

Я смеюсь. Ведь она шутит – правда? Но вдруг понимаю, что это серьезно, и резко осекаюсь.

– В каком смысле – его опекуном?!

– Лейк, ты еще учишься в школе, тебе скоро в колледж. – Мама смотрит мне прямо в глаза с таким выражением, будто это я несу чушь, а не она. – Я не ожидаю, что ты бросишь все ради брата. И не хочу этого. У Бренды есть опыт в воспитании детей, она с радостью возьмет Кела. Да и ему Бренда нравится.

Мало мне того, что уже пришлось пережить за этот год, так теперь еще и это! Как она может такое говорить?! Я просто в ярости!

Вскочив со стула, я хватаю его за спинку и с такой силой швыряю на пол, что сиденье отлетает в сторону. Мама хмурится, я подбегаю к ней и, тыча пальцем ей в грудь, ору так, что начинает саднить в горле:

– Она не получит Кела!!! Ты не посмеешь отдать ей МОЕГО брата!!!

Мама пытается успокоить меня, кладет руки мне на плечи, но я уворачиваюсь.

– Лейк, прекрати! Прекрати! Ты еще в школу ходишь! Даже в колледж еще не поступила! Что прикажешь мне делать?! У нас больше никого нет! – кричит она, шагая за мной к двери. – У меня никого больше нет, Лейк!

Уже на пороге я разворачиваюсь и кричу, не обращая внимания на ее слезы:

– Ты ничего ему сегодня не скажешь! Пока ему лучше не знать! Не дай бог ты ему скажешь!

– Мы должны сказать ему! Он должен знать! – уже на улице увещевает меня она.

– Иди к себе, мама! Немедленно! Я все сказала! И если ты хочешь увидеть меня еще раз, то ничего ему не говори!

Я рывком открываю дверь дома Уилла и хлопаю изо всех сил, чтобы не слышать ее рыданий. Бегом бросаюсь в спальню и кидаюсь на кровать. Я не плачу – я рыдаю, вою и кричу от отчаяния.

Никогда не пробовала наркотики. Даже алкоголь не пила. Глоток вина из маминого бокала, когда мне было лет четырнадцать, не в счет. И дело не в страхе или слишком строгом воспитании, – если честно, мне просто никогда не предлагали. На вечеринки я в Техасе не ходила, с людьми, которые могли бы попытаться втянуть меня во что-нибудь противозаконное, никогда не связывалась. В общем, я в принципе не попадала в такие ситуации, где могла бы поддаться давлению, подпасть под чье-то влияние… По пятницам я ходила на футбол. По субботам папа водил нас в кино, а потом в ресторан. По воскресеньям делала уроки. Вот из этого и состояла моя жизнь.

Вспоминается разве что один случай. Мне было шестнадцать. Керрис пригласила меня на свадьбу своей двоюродной сестры. Прием закончился, и мы допоздна помогали прибираться. Прекрасно проводили время: пили пунш, доедали остатки торта, снова пили пунш. Вскоре мы заметили, что в пунш кто-то подлил водки – уж больно мы развеселились. Даже не знаю, сколько мы выпили: столько, что когда мы поняли, что напились, то уже не могли остановиться. Не задумываясь, мы сели в машину и поехали домой. Керрис только что получила права. Через пару километров она не справилась с управлением и въехала в дерево. К счастью, мы обе легко отделались: я рассадила бровь, она сломала руку. Машина тоже не сильно пострадала, поэтому, вместо того чтобы дождаться помощи, как полагается в таких случаях, мы вытолкали машину обратно на дорогу, вернулись в ресторан, где была свадьба, и только после этого позвонили моему папе. На следующий день у нас были серьезные проблемы, но это уже совсем другая история.

Лучше всего я помню момент перед тем, как Керрис врезалась в дерево. Она пыталась выговорить слово «перекресток», у нее никак не получалось, мы хохотали и все время повторяли его, и вдруг машина начала съезжать с дороги. Увидев дерево, я поняла, что мы вот-вот в него врежемся, и тут время будто остановилось… Дерево словно отодвинулось от нас на пять тысяч километров. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем мы почувствовали удар. И в этот бесконечный промежуток я думала только о Келе, и ни о чем больше – ни о школе, ни о мальчиках, ни о том, что если я умру, то никогда не поступлю в колледж… Я думала о Келе, о том, как много он для меня значит. В те секунды, когда я думала, что скоро умру, я думала только о нем.

И снова я умудрилась заснуть в постели Уилла. Как я поняла, что заснула? Потому что, когда я снова открыла глаза, слезы уже высохли. Вот видите: вечно плакать не получается – рано или поздно все засыпают…

Сначала мне кажется, что, как только туман в голове рассеется, я снова разрыдаюсь. Но нет – я чувствую себя обновленной, у меня появилась цель! Как будто мне поручили какую-то крайне важную миссию. Встав с постели, я вдруг ощущаю дикое желание сделать уборку. И попеть! Точно! Мне нужна музыка! Я отправляюсь в гостиную и быстро нахожу музыкальный центр. Даже диск менять не приходится – в проигрывателе уже стоит альбом «Братьев Эйвитт». Отыскав на нем одну из любимых песен, я прибавляю громкость.