Наталия Терентьева - Знак неравенства Страница 38

Алена растерялась:

— Эммануил Вильгельмович…

— Доброе утро, дитя мое! Хочу, чтобы оно у вас было доброе. Сидел, думал, звонить ли вам — будить или не стоит. А вы вот как рано выпорхнули…

— Я на работу, на службу. — Алена постаралась ответить как можно мягче. В утреннем свете Эммануил казался усталым и очень, очень пожилым…

— Я бы проводил вас, если вы не… — предложил композитор.

— Спасибо, — улыбнулась девушка.

Они прошли некоторое время, и Эммануил, старавшийся идти не прихрамывая, сказал:

— Я могу идти быстрее…

— А я вот уже вряд ли, — засмеялась Алена. — Не беспокойтесь, у нас много времени, я стараюсь выходить заранее.

— Когда я был мальчиком, моя матушка очень хотела, чтобы я стал военным. А потом мне сильно разбили ногу, на горке во дворе, и она все не заживала. Мне ставили гипс, потом ломали, потом снова ставили… И матушка постепенно привыкла к мысли, что флейта, на которой я играл, вместо того чтобы выстраивать в шеренги солдатиков, — это не так уж и плохо… Вы не смеетесь? Разве это не смешно?

— Нет. Что же тут смешного? — Алена внимательно посмотрела на пожилого композитора.

— Я сам смешон… Мои уши, мой наряд… Разве нет?

— Нет, конечно, Эммануил Вильгельмович, зачем вы так…

— Вы грустны сегодня, девочка, хотя и улыбаетесь. Вы хорошо спали?

Алена подумала, не рассказать ли Эммануилу о том ужасе, который был вчера вечером. Питбуль с мокрой, трясущейся пастью и бессмысленными злобными глазами… Тихий звук из кустов… Странный звонок, этот человек, быстро-быстро говоривший такие непонятные вещи, то проглатывая звук «р», то совершенно четко его выговаривая… Но он же знал, что Алена звонила на «Скорую», значит, он действительно работает там? Побольше пены в ванну… Какая-то глупость…

— Эммануил Вильгельмович… — начала было Алена и вдруг замолчала. И чем может ей помочь этот старый, действительно смешной человек?

Он, как будто услышав ее мысли, заметил:

— Вы думаете, я не смогу вам помочь? Расскажите, пожалуйста, что вас мучает.

Алена кивнула:

— Да, наверно… Может быть, потом. Мне действительно надо кому-то рассказать… А почему вас так назвали? В честь Канта? Мы всегда так думали, когда учились, даже звали вас так за глаза.

— Ох, как только меня не звали студенты! — усмехнулся Эммануил. — Нет, просто моя матушка был немка, причем австрийская немка, и старалась дома во всем, в чем можно, поддерживать древний германский дух. У меня был дедушка, человек простой и веселый, он играл на всех инструментах подряд и продавал колбасу в маленьком австрийском городке Линц. Дед всегда говорил: вот будет у меня сын, станет великим музыкантом… Но у него родилось шесть дочерей и ни одного сына. Девочки немного пели, но все быстро вышли замуж и музыкой серьезно заниматься не стали. Тогда дедушка стал говорить: вот родится у меня самый красивый, высокий внук, с большим носом, большими голубыми глазами и большими руками музыканта. Он и будет знаменитым композитором. А у его девочек тоже стали рождаться девочки или маленькие, ленивые мальчишки, совершенно без музыкального слуха. А самым последним родился я. Тоже маленький, но с большими голубыми глазами и большим уродливым носом…

— Эммануил Вильгельмович, но вы вовсе не так уродливы, как… — Алена смутилась и замолчала.

— Как кажется, да? — засмеялся тот, и Алена с облегчением засмеялась вместе с ним.

— Так что к великому мыслителю мое имя отношения не имеет. Увы. Я…

Они уже подошли к ограде церкви. Эммануил хотел еще что-то сказать, но, увидев, что Алена достала мобильный телефон, замолчал. Алена собиралась, как обычно это делала, отключить телефон перед работой. И увидела, что ей пришло сообщение. Почему каждый раз, когда кто-то звонит или на дисплее телефона появляется маленький конвертик, в первую секунду ей кажется, что это он, Денис? Алена открыла письмо и прочитала его. В письме было только одно слово, написанное латинскими буквами, «suchka». Алена даже не сразу поняла, что она прочитала. А когда поняла, посмотрела, кто послал это сообщение. Телефон определился, и она по нему позвонила. Эммануил деликатно сделал шаг в сторону.

— Химчистка! — раздраженно прокричали в трубке.

Алена попробовала позвонить еще раз, и уже другой голос, молодой и напряженно милый, сказал:

— Сеть прачечных и химчисток «Диана». Ирина слушает.

Алена была уверена, что в прачечной «Диана» у нее уж точно врагов нет. Знать бы, где они есть… Алена взглянула на своего спутника, спокойно стоящего возле недавно подкрашенной черной ограды. На фоне красивого кованого узора Эммануил и вправду казался сказочным персонажем.

В это время телефон снова пиликнул. Пришло новое сообщение. На этот раз номер не определился. Алена взглянула на текст. «Боишься?» — было написано по-русски. Алена кивнула, как будто отправитель странных записок мог ее сейчас видеть. Хотя кто знает…

Она подошла к Эммануилу, чтобы попрощаться. Он поднял на ее глаза.

— Милая моя девочка, вы, конечно, еще ничего не решили… Прошу вас, только не спешите с ответом…

— Хорошо. Не буду. Только я… Я, кажется, согласна…

— Милая моя! — Он замер, не веря своим ушам. И через секунду продолжил, негромко и торжественно: — Мне это кажется иль вам, какая к черту соразмерность, я все отдам, я все раздам в обмен на нежность и на верность!.. Моя королева! Вы божественны! Вы… Позвольте вашу руку!

Алена протянула ему руку, он взял и вторую, уважительно поцеловал обе, сразу отпустив их. Девушка подумала, не попросить ли Эммануила подождать до конца службы, но не стала. И так все это было неловко и неожиданно. То, что она ему сейчас сказала… Алена шутливо помахала своему спутнику рукой и, насколько ей мог позволить живот, поспешила прочь.

В церкви шла обычная подготовка к службе. Кто-то из певчих уже раскладывал ноты. Негромко переговаривались за стойкой женщины, продающие свечки и церковную утварь.

Алена положила на место свои ноты и подошла к окну. Она увидела, что Эммануил еще не ушел, а стоит у ограды и читает расписание служб. Ушастый маленький Эммануил, известный композитор. Автор опер, песен к мультикам и советским фильмам. Исполнитель старинной музыки на лютне и французской волынке… Алена скрестила кисти рук и положила на них голову, все так же глядя на него. В голове у нее застряла последняя фраза Эммануила, которую он в восторге продекламировал: «В обмен на нежность и на верность…» Алена бы не удивилась, узнав, что он сочинил это сам.

— Как ты себя чувствуешь, дочь моя? — спросил отец Григорий, проходя мимо.