Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко… Страница 38

Она тоже наклонилась. Потом удивленно спросила:

— Но они такие малюсенькие. Неужели они превратятся в грозди?

— Превратятся.

— А как? Ты все знаешь о винограде. Объясни мне.

— Попробую. Сначала я расскажу тебе о жизненном цикле винограда. Он начинается с зимнего покоя. В феврале и марте в лозах начинает бродить сок. Теперь вот они, — я указал на почку. — Эту маленькую капельку называют весенней почкой. В апреле она раскроется. То есть, раскроется более полно. Недели через две‑три появятся листья. К маю листья расправляются. В июне лоза зацветает. Потом цветки превратятся в крохотные виноградинки. А в июле и в августе мы увидим, как они растут. В конце августа — начале сентября они начнут наливаться. Наконец, в октябре созреют. В ноябре опадут листья. Цикл повторяется. Наступает зимний покой. И потом опять — все повторится.

— На словах все очень просто, — Кэтрин взглянула на плантацию, — но, конечно же, это совсем не так, да?

— Конечно. Все гораздо сложнее. Особенно уход за лозой. Выращивание ее. В зимние месяцы. И весь год. Я все упростил, чтобы тебе было понятно.

— Спасибо; по‑видимому, виноград собирают, когда он созреет?

Я кивнул:

— Вот тогда‑то и появляются сборщики винограда. Носильщики носят виноград в тех огромных корзинах, которые здесь везде лежат. Они относят корзины в конец каждого ряда. Оттуда их забирают на винодельню, ставят в погреба, а там из них делают вино.

— И все собирают вручную?

— Да. И Оливье, и я не любим механизированной уборки. Ко‑где во Франции этот способ стал популярным. Но здесь это трудно сделать. Из‑за склонов. К тому же при сборке вручную меньше шансов повредить виноградник.

— А что дальше?

— Делают вино, конечно. Оно хранится в огромных бочках и чанах в специальном помещении. Я тебе его показывал, когда водил тебя в Рождество в большой винный погреб.

Она кивнула.

— Я помню. — И склонила голову набок. — А ты много всего знаешь о виноделии?

— Не так уж и много, — ответил я. — Мне еще учиться и учиться. А все знает Оливье, он положил всему начало, когда мне было всего шестнадцать лет. Именно тогда Себастьян подарил мне это шато. Прошло четырнадцать лет, а я не знаю и половины того, что знает он. Даже не смотря на то, что учился в университете в Тулузе, чтобы постичь науку виноделия и виноградарства. А между прочим, курс этот во Франции длится четыре года. Я получил диплом. Но, по сравнению с Оливье, мне далеко до вершин. Он один из лучших виноделов в округе, считается великим теоретиком и практиком.

— Он самозабвенно предан своему делу, я ведь не ошибаюсь? — улыбнулась Кэтрин.

— Он много лет занимается тем, что все старается усовершенствовать. Начиная с качества наших красных вин и кончая их розливом по бутылкам. За последние десять лет он многого добился. Благодаря Оливье Маршану наш «Кот де шато д'Коз» считается теперь вином высшей марки.

— Ты сказал на днях, что он — твой партнер.

— Не партнер. Я взял его в долю. Он того заслуживает — столько лет посвятил виноделию, шато, управляет всем имением.

Мы стали спускаться с холма, направляясь к шато.

Кэтрин вдруг спросила:

— А зачем, собственно, твой отец купил это имение? Он что, и интересовался винами?

— Он любил вино. Особенно шампанское. «Вдову Клико». А на самом деле, просто сделал еще одно доброе дело. Для одного человека. Как всегда.

— Какое доброе дело?

— Доброе дело для одной вдовы. Вдовы того человека, которому принадлежал шато д'Коз. Лет тридцать назад Себастьян был в Африке, в Кении. В Найроби он познакомился с одним французом, его звали Пьер Пейфрет. Постепенно они сблизились. Себастьян часто приезжал к нему сюда. Около двадцати лет назад Пейфрет погиб в автомобильной катастрофе — возвращался домой из Парижа. Его вдова Габриелла была в отчаянии. Она не знала, что ей делать с винодельней, как ею управлять. У них не было сыновей, которые могли бы наследовать дело. Только дочь, тогда — еще маленькая девочка. Наверное, моя сверстница. Габриелла хотела продать имение, но охотников не находилось, никого оно не интересовало — дохода оно не приносило. Как и сейчас, впрочем. И Себастьян купил его и хорошо заплатил. Возможно, чересчур. Но эти деньги помогли ей начать новую жизнь. Она переехала с дочкой в Париж.

— Понятно. А он всем этим занимался? То есть, как ты сейчас?

— Господи, конечно, нет! Еще чего! Он нашел Оливье Маршана. Поручил все ему. Это был мудрый шаг. Мне было семь лет, когда я впервые приехал сюда. И полюбил шато.

— Это твой дом, — просто сказала она. — Ты здесь свой. Ты любишь винодельню и виноградники. Ты знаешь, тебе очень и очень повезло. Ты нашел свое место в мире, нашел дело, которое тебе по душе. Свое призвание. Понял, как ты хочешь жить. У очень многих людей это не получается никогда.

— Но у тебя, Кэтрин, получилось. Ты знаешь, что хочешь, — сказал я. — Знаешь, куда идешь. В каком‑то смысле, ты похожа на Вивьен. У вас обеих очень направленное зрение, точно сфокусированное. Вы очень деятельные женщины, и трудолюбивые, слава Богу. Не выношу праздных женщин, бездельниц.

— Я тоже. Я не могу с ними дружить, у нас нет ничего общего, нам не о чем говорить. Я всегда знала, что буду изучать историю в Оксфорде, была уверена, что получу докторскую степень, а потому буду читать лекции и писать статьи. Мне повезло, что у меня есть писательская жилка. И по натуре я очень старательная.

— Как твоя книга? Последние недели ты так усердно над ней трудилась. Настоящий маленький трудолюбивый бобер.

Она засмеялась, лицо ее посветлело.

— Здесь так хорошо работать! К тому же, книга пишется легче, чем я ожидала. Только вот не знаю, кто будет ее читать, — она с сомнением покачала головой.

— Множество людей, — сказал я убежденно. — Помяни мое слово.

Она опять засмеялась.

— Вряд ли. Кому интересен Фулк Нерра, граф Анжуйский, военачальник и хищник, известный под прозвищем Черный Ястреб, основатель Анжевенской династии и родоначальник Плантегенетов? Наверное, только для меня и имеет значение, что дом Анжу более века придерживался своей жестокой линии достигшей кульминации в 1154 году, когда потомок Фулка Генрих Плантагенет, граф Анжуйский, стал королем Англии, женился на Леоноре Аквитанской и произвел на свет сына, ставшего впоследствии известным как Ричард Львиное Сердце.

— Мне, например, это интересно, — горячо заявил я. И это была правда. — Ты хороший рассказчик. Несмотря на то, что имеешь дело с фактами, а не выдумками. Т меня заинтриговала, когда рассказала о франко‑английских связях. Кажется, Генрих и Элеонора всю жизнь разыгрывали некую мыльную оперу.