Адам Торп - Затаив дыхание Страница 38

Экран был неправдоподобно, космически черным. Он отказывался показать даже мертвое дитя. У Джека чесались руки вдарить по крышке черного ящика — так однажды бахнул по телевизору отец, когда во время любимой передачи Джека «Самые популярные» [49]телик вдруг сломался, — бахнул от обиды за сына, сам он терпеть не мог эту передачу. Они собирались назвать малыша Макс. А родилась бы девочка, назвали бы Пиппа. Медсестра велела им ехать домой и до четверга не возвращаться, потому что в отделении занимаются только экстренной родовой помощью. Джек хотел возмутиться, но было не до того — он прижимал к себе Милли; сидя в коридоре на пластиковом креслице, она безутешно рыдала. Они решили обратиться в клинику Св. Иоанна и Св. Елизаветы, эта частная больница напротив крикетного стадиона «Лордз» казалась более надежной. Вызвали такси, приехали, но даже там их не приняли, предложив вернуться утром. Он смутно помнил, как они дожили до утра. Милли лежала на их супружеской кровати, Джек держал ее в объятиях, но она твердила, что никогда не чувствовала себя такой одинокой. Джек понимал, откуда у нее это чувство: она долго носила в себе другое существо, а теперь его не стало.

На следующий день в стандартной маленькой палате вполне сформировавшийся, но спящий вечным сном ребенок с помощью кучи всевозможных медикаментов покинул материнское чрево; Милли кричала от боли так, будто рожала живого младенца. К этому Джек не был готов. Ему казалось, что он наблюдает за всем из дальней дали, с огромной высоты. Акушерка поразила его безграничным терпением, нежностью и силой, будто она явилась из иных, высших сфер специально для облегчения мук и утешения страдалиц. Ребенок оказался мальчиком.

— Макс, — дрожа всем телом, пролепетала Милли. Она постарела лет на пятьдесят. — О, Макс. Макс мой дорогой.

Макса обмыли, завернули в полотенце, и в течение двух часов они по очереди держали тельце на руках. От него пахло детским лосьоном, присыпкой и сырой рыбой. Сквозь чуть приоткрытые веки виднелись белки глаз — как у мраморной скульптуры. Крошечные пальчики с безупречными ноготками не пытались ни за что ухватиться. Как никогда прежде, Джек чувствовал, что они с Милли — одно целое, но она замкнулась в своем горе, превратившем ее в нечто ровное, белое, невозмутимо-покойное, ему недоступное.

Позже у Милли начались осложнения. Они опять поехали в ту же клинику Св. Иоанна и Св. Елизаветы, прозванную в народе «больницей Джона с Лиззи»; там «ведущий» акушер страны (хорошо, что не «самая многообещающая» повитуха, вертелось у Джека на языке) занялся его женой. После операции, которая обошлась в такую сумму, что их обоих прошиб пот, хирург сказал, что все прошло хорошо, однако теперь у миссис Миддлтон очень мало шансов забеременеть, не говоря уж о том, чтобы выносить ребенка.

— То есть я теперь бесплодна? — уточнила Милли.

С той минуты, когда перед их машиной выскочил джип, ее не покидало ощущение, что кто-то «перевел стрелки», и поезд ее жизни пошел по тупиковой ветке.

— Этого я не говорил, миссис Миддлтон, — возразил хирург.

Он сидел за широченным старинным столом и слегка поворачивался в кресле из стороны в сторону. Ему было лет сорок пять или около того. Пальцы толстые, кожа на тыльной стороне рук гладкая и блестящая, словно после ожога, тем заметнее на ней черные волоски. Джек был бы рад, если бы хирург ему понравился, но совладать с неприязнью не мог.

— Страшное слово на букву «б» я не произнес, — с едва заметной улыбкой добавил акушер.

— Ну, смысл тот же, — отрезала Милли.

Важные персоны не вызывали у нее трепета, ведь она могла проследить свою генеалогию аж до Уильяма Руфуса [50]: в его свите, за спинами самых приближенных вельмож, маячил некий Генри Дюкрейн. Но Джек уловил нотку ужаса в ее голосе.

— Не совсем, — отозвался врач.

Наступило молчание. Милли съеживалась на глазах.

— На эту попытку у нас ушел целый год, — обронила она.

Врач перевел взгляд на Джека:

— У вас часто или хотя бы регулярно происходили половые акты с полным проникновением?

— Достаточно часто, — сгорая от смущения, выдавил Джек.

— Такое бывает, и нередко, — врач надел очки в тонкой металлической оправе. — Как вам, вероятно, известно, по неустановленным пока причинам количество сперматозоидов в семенной жидкости за последние годы сократилось.

— Из-за пестицидов, — глядя в пол, проговорила Милли.

— Или из-за слишком тесных джинсов, — добавил врач, глядя на Джека поверх овальных очков, — ни дать ни взять директор школы, заподозривший неладное.

— Тесных джинсов не ношу, — буркнул Джек.

— Люди считают, что произвести на свет потомство — легче легкого, все равно, что купить гамбургер или машину. А на самом деле, хотя уровень материнской и детской смертности сильно сократился…

— В богатых странах, — вставила Милли.

— Совершенно верно, — со знанием дела согласился доктор: очень многие пациенты приезжают к нему в клинику в длинных лимузинах. — Однако, и тут все отнюдь не просто.

— Есть нам смысл подавать в суд? — уже обычным деловитым голосом спросила Милли. Она держалась просто замечательно.

— В суд? — врач заметно встревожился, что само по себе было приятно.

— Да, на водителя автомобиля, помешавшего нам продолжать движение; мы чудом избежали аварии. Тот водитель и виновен в рождении мертвого плода.

— Столкновения, однако, не произошло, так?

— Так, но нас бросило на бордюр. Мы опаздывали, и муж немного торопился.

— Как бы то ни было, миссис Миддлтон, у вас нет прямых доказательств, что именно это происшествие явилось причиной смерти вашего ребенка. Наши внутренние органы — мозг или матку — ремнями безопасности зафиксировать невозможно; при толчке они продолжают движение вперед, а скорость транспортного средства значительно увеличивает их вес. Полагаю, ваш ребенок погиб вследствие травмы головы от удара о стенку живота, жестко закрепленного ремнем. Однако суд вряд ли сочтет все это убедительным доказательством вины второго водителя.

Зазвонил телефон, врач взял трубку. Милли и Джек пустыми глазами посмотрели друг на друга и уставились в окно. Небо уже почти прояснело. Из просторного кабинета был прекрасно виден стадион «Лордз»: веселые дюжие парни беспечно сражались в крикет. Время от времени доносились негромкие щелчки — удары битой по мячу. Муж немного торопился, сказала Милли; может быть, стоит возразить? Джек точно помнил, что скорость была не больше тридцати миль, но само происшествие из памяти почти стерлось — кроме жуткой картины: огромный капот, вдруг выросший прямо перед их бампером. Врач закончил разговор и стал вертеть в пальцах серебристую шариковую ручку. К доске объявлений был прикноплен листок, алыми печатными буквами предупреждавший о «Проблеме 2000»; катастрофа обернулась пшиком, и спустя полгода устрашающие фразы казались глупыми, но на общем безнадежном фоне почему-то немного обнадеживали. Джеку вспомнился концерт в «Куполе», его мегашанс и — провал.