Наталья Калинина - Распахни врата полуночи Страница 38

Ты — дитя любви. Моя любимая девочка…

Его звали Алехандро. Алехандро Сербера. Алекс, как обращались к нему друзья. Саша — более привычное, мягкое, интимное, как называла его я… Ну вот, теперь ты знаешь его имя. Что касается нашей истории, начну ее с твоего деда, моего отца.

Ты помнишь его?.. Ту домостроевскую строгость, в которой дед воспитывал не только тебя, но и меня — уже взрослую, состоявшуюся женщину, мать дочери-подростка, мужнюю жену? Он звонил мне в девять вечера, интересовался, где ты находишься. И если, не дай бог, ты еще в это время засиживалась у подружек, устраивал такой разнос, будто это мне, а не тебе, было пятнадцать лет. С кем, куда, почему, зачем — ты, помню, здорово обижалась на него за такой контроль. Частенько ссорилась с отцом по этому поводу, кричала, чтобы он оставил тебя в покое. Я, отстаивая твою свободу, словно возвращалась в годы своей юности — в то время, когда мне не хватало смелости на открытый протест.

Я боялась своего отца. А он боялся за мою честь. За мной с юного возраста ходили мальчики, и мой отец опасался, что я слишком рано отдамся соблазнам. Поэтому он запугивал и контролировал меня, прогонял моих поклонников, говорил им обо мне гадости, а мне — о них. Делал он это все не для того, чтобы оградить меня от неприятностей, а из-за своей эгоистичной любви и отцовской ревности.

Я росла слишком робкой девушкой, не радуясь собственной привлекательности. Иногда я думала, что если бы родилась дурнушкой, мне бы жилось куда проще. Тогда я еще не понимала, что дело вовсе не во мне, а в отце. Но как бы там ни было, я прочно заучила его урок: любовь — это грех, грязь, боль и страдания. Проказа. Окруженная поклонниками, я тем не менее оставалась одинокой. Подруги и молодые люди считали меня неэмоциональной гордячкой, холодной, как рыба.

Наверное, тебе странно слышать такие слова от матери, которую ты знаешь как довольно уверенную в себе, привлекательную женщину? Во многом это заслуга человека, с которым я состою в счастливом браке вот уже более двадцати семи лет, который вырастил и воспитал тебя как родную дочь. Он подарил мне много солнечных дней. Но все же самое большое счастье в жизни мне подарил твой родной отец — любовь и тебя.

Мы познакомились с ним на домашнем празднике, устроенном в честь окончания института одним из моих сокурсников. Торжественная церемония вручения дипломов и небольшой банкет прошли в институте, но мы решили продолжить отмечание в более тесной и теплой компании. Я не хотела идти, знала, что дома меня ожидают родители — с поздравлениями и празднично накрытым столом, но поддалась на чьи-то уговоры «заскочить на минуточку». И там увидела его. Алекса. Сашу.

Знаешь, до этой встречи я прочла много романов — тайком от отца, конечно. Если бы он узнал, что я читаю «развратные книжонки», к которым он относил даже классические произведения только на основании того, что в них описывались отношения между мужчиной и женщиной, крупного скандала было бы не избежать. Под контролем отца я читала книги о Второй мировой войне, трудовых подвигах советского народа, о комсомольцах и БАМе. А романы о любви мне тайно подсовывала моя мама. Так вот, возвращаясь к ним — книгам. В романах возникающая любовь описывалась как «искра», «молния», «электричество» и прочими эпитетами. Не знаю, может быть, любовные романы пишут бывшие физики? Я не физик. И не романистка. Поэтому описать то, что происходило между нами в тот первый час знакомства, очень сложно. Не было «молнии», «искры» или еще чего-то там. Не было «химии»… А было понимание — в первое же мгновение, что передо мной стоит хорошо знакомый мне человек.

«Мы знакомы?» — спросила я его. «Нет, — ответил он. — Но я тебя уже давно жду».

Так просто. И я ему поверила, вложила свою ладонь в его — будто делала это каждый день, согласилась с ним уйти, еще даже не сняв туфель, не поприветствовав своих сокурсников.

Мы провели вместе сорок восемь часов — очень мало. Впрочем, для того чтобы насытиться его обществом, мне оказалось бы мало и сорока восьми жизней. Твой отец не был красавцем. Но в нем чувствовалась бездна обаяния. Все мои принципы и страхи, все страхи и принципы моего отца растворились без следа в этих сорока восьми часах. Я забыла о семье, о том, что по возвращении меня ожидает наказание. Это были мои самые важные и самые счастливые сорок восемь часов в жизни, не считая той минуты, когда ты появилась на свет. С тобой мое счастье вернулось, с тобой будто возродился мой любимый.

Его уже двадцать восемь лет как нет на свете. Те сорок восемь часов, о которых я тебе рассказала, были его последними. Слабое утешение, но я находила некоторое успокоение, думая о том, что умер он счастливым. Не знаю точно, что произошло, мне сказали, что это был несчастный случай.

Что я могу рассказать тебе дальше?.. Очень жаль, что у меня не сохранилось фотографии твоего отца, чтобы я могла тебе его показать. Но ты очень похожа на него. У тебя его глаза — зеленые, большие. Его лицо, его улыбка, даже нос ты морщишь совсем как он.

Алекс немного успел рассказать о себе. Лишь то, что его отец — испанец, высланный в Союз в детском возрасте как ребенок войны. Он всю жизнь прожил в Москве и лишь незадолго до нашего с Алехандро знакомства смог съездить на родину. Мне так и не удалось узнать его семью. На память об Алехандро мне осталась маленькая фигурка, которую я подарю тебе, когда ты вернешься из поездки. Вот и все, что я могу рассказать тебе о твоем отце. Немного, увы.

Что еще?

Человек, за которого я вышла замуж, учился вместе со мной и был влюблен в меня с первого курса. Слишком скромный, чтобы выразить свои чувства, он протянул мне руку помощи тогда, когда мой отец со скандалом выгнал меня из дома после тех сорока восьми часов. Человек, за которого я вышла замуж, обнаружил меня рыдающей на лавочке во дворе дома. Отвел к себе, уступил свою комнату. А когда стало известно о гибели Алехандро, отправился к моему отцу и «признался», что это он провел со мной те сорок восемь часов. Я выходила за него замуж, уже зная, что осталась беременной от Алехандро. Но человека, бравшего меня в жены, это не смутило. «Это будет мой ребенок. Наш. Я воспитаю его как своего сына или дочь». Так и вышло. Твой приемный отец искренне тебя любит. Вчера мы долго с ним разговаривали и вместе решили, что тебе нужно рассказать эту историю. Ты сказала мне, что твои чувства к человеку, которого ты всю жизнь считала своим отцом, не изменятся. Я очень надеюсь на это. Он — святой.