Звева Модиньяни - Ветер прошлого Страница 38

Гордо и уверенно держась в седле, он окинул внимательным взглядом пустынную дорогу, темный силуэт церкви на фоне охваченного закатом неба и шелестящие на ветру старинные буки и вязы — все, что осталось от некогда непроходимого леса.

Милан, прекрасный и ненавистный Милан всякий раз наполнял его сердце волнением. Чуть тронув коня коленом, Рибальдо направил его к вознице, сидевшему на козлах в ожидании своих пассажиров.

— Найдется для меня место в дилижансе? — спросил Рибальдо у кучера.

— Как посмотреть, — неприветливо буркнул тот.

— Я должен попасть в гостиницу «Колодец» сегодня вечером, — пояснил Рибальдо, передавая кучеру монету достоинством в одну лиру: щедрую плату за столь скромную услугу. Щедрую, но не чрезмерную.

— Давай залезай, — сказал кучер, ловко подхватив монету и разражаясь заразительным смехом. — Залезай и перестань морочить мне голову.

— Ты меня сразу узнал, верно?

— Вот уже час как я тебя чую и глотаю пыль из-под твоих копыт. Рад, очень рад. Нечасто приходится встречать тебя без маски.

— Я тоже рад. Ну, что новенького?

— Это ты мне скажи, что у вас тут новенького. Пока туда, пока обратно, я уже двадцать дней в Милане не был.

— Все течет, и ничто не меняется, — сказал Рибальдо.

Он спешился, привязал коня позади дилижанса и одним прыжком взобрался на козлы рядом с возничим. Из открытых дверей церкви доносились благодарственные песнопения.

— Давно ты меня ждешь? — спросил возница.

— Ты пунктуален, как судьба, — ответил Рибальдо, сверкнув белозубой улыбкой.

— Торопишься?

— Один мой друг хочет меня видеть сегодня вечером.

— В таком случае придется тебе въехать в город вместе со мной, — многозначительно заметил возница.

— Я бы и сам справился, но вместе с тобой я въеду через ворота, как знатный синьор, вместо того чтобы лазить по стенам, как контрабандист, — и Рибальдо дружески хлопнул его по плечу.

— Ничего, тебе не впервой. Ты же любишь рисковать.

— Видишь ли, я не хочу портить этот прекрасный камзол, — отшутился Рибальдо.

Путешественники тем временем стали понемногу выходить из церкви. Они болтали, смеялись, несмотря на усталость, так как уже чувствовали себя в безопасности. Один за другим они забрались в дилижанс, и он тронулся по направлению к Новым воротам. Городские стены, рустованные серыми, нарочито грубо обтесанными гранитными плитами, имели неприступный вид.

Рибальдо извлек из внутреннего кармана камзола табакерку и протянул ее кучеру.

— У тебя всегда первосортный табачок, — одобрительно кивнул тот.

Оба взяли по щепотке, вдохнули с видом знатоков, пару раз чихнули и почувствовали себя весьма довольными.

— Égalité, fraternité, — поддразнил друга возница.

— Слова! — отмахнулся Рибальдо, угадав, куда он клонит.

— Француз здорово наступает тебе на пятки, — сказал тот, намекая на генерала Бонапарта.

— Ты меня обижаешь, — пошутил Рибальдо.

— Вы оба грабите, — продолжал возница.

— Я тебя хоть раз ограбил? — рассердился разбойник.

— Да я разве что говорю, ты отбираешь только у богатых, — признал кучер, сообразив, что шутка зашла слишком далеко.

— А о французе ты мог бы сказать то же самое? — с неприязнью спросил Рибальдо.

— Нет, — согласился кучер. — Уж он-то точно меня ограбил. Он повышает цены на хлеб, который я ем, на льняное масло, в которое я его макаю. А вот мое жалованье почему-то остается прежним!

— Зато время от времени он бесплатно приглашает тебя в театр. Разве ты не рад? — насмешливо спросил Рибальдо.

— А чему радоваться? Нам, беднякам, приходится драться, чтобы занять места, а кончается все равно тем, что спектакля никто не видит. И потом, театром сыт не будешь. Нам деньги нужны, а не театр!

Лошади двигались шагом. После уплаты дорожной пошлины у Новых ворот дилижанс въехал на Садовую дорогу, называемую так, потому что когда-то в этом месте располагались сады Торриани, старинного семейства, когда-то правившего Миланом.

Между Рибальдо и возницей продолжался серьезный разговор, весьма льстивший последнему, хотя на душе у него было неспокойно. Городские жандармы и солдаты Наполеона не простили бы ему знакомства накоротке с разбойником, видевшим во французах наглых захватчиков и мародеров, а не доблестных защитников хваленой свободы.

Наступил вечер, факелы, прикрепленные на стенах домов, бросали вокруг красноватые отсветы.

— Десять лет назад здесь было темно, — заметил Рибальдо, не желавший углубляться в разговор о политике.

— Освещение — штука хорошая. Слава богу, доходы от игры в лото хоть отчасти пошли на доброе дело. Одной рукой отнимают деньги у народа через азартные игры, а другой возвращают малую часть, освещая улицы. Вот так и живем. Но ты мне так и не сказал, какие новости в Милане, — напомнил возница.

— Новости у нас в спальнях и будуарах, — сухо ответил Рибальдо. — Шлюхи из благородных, те, что раньше бегали за австрийцами, теперь оспаривают внимание французов. Самую крупную дичь уложила певица Джузеппина Грассини.

— Да, похоже, этот Бонапарте настоящий поклонник бельканто.

— Когда поет красивая женщина.

— Ну, она-то не из благородных.

— Будем считать это смягчающим обстоятельством, — согласился Рибальдо. — Она родилась и выросла в нищете, это ее хоть отчасти извиняет. Другие занимаются этим ради разврата.

— Как ни верти, а все они, бабы эти, одним миром мазаны, — вздохнул кучер, слегка натягивая вожжи. — Вот вернусь домой, задам взбучку своей жене.

— Она наставила тебе рога?

— Нет пока, но не сегодня, так завтра…

Рибальдо переменил тему разговора.

— Милан как был, так и остается страной дураков. Даже самые просвещенные граждане не понимают, что Франция ничем не лучше Австрии и Испании. Все хотят жиреть за наш счет.

— Простой народ это понимает. Даже я понимаю, хоть и неграмотный, — заявил кучер.

— Ты — да, но не те, кто имеет власть. В тот день, когда здесь больше не будет ни французов, ни австрийцев, ни испанцев, я смогу умереть спокойно.

Дилижанс остановился возле гостиницы «Колодец».

— Прощай, друг, — сказал Рибальдо, пожимая руку возничему. — Ты оказал мне услугу, и я этого не забуду.

Он спрыгнул с козел и подбежал к своему жеребцу, привязанному к задку кареты. Завидев хозяина, гордый скакун вскинул голову, зафыркал и затряс гривой. Рибальдо отвязал его, подхватил под уздцы и повел к выдолбленной из камня поилке, тянувшейся вдоль фасада здания. Там он привязал коня к одному из железных колец, вделанных в стену.