Вуаль из виноградных лоз - Тилли Коул Страница 38

Сжимая розу в руке, я просто наблюдал, как она спит. Приказав своим ногам двигаться, я вошел в дом и тихо направился в спальню. Мои руки дрожали, когда я сел на край кровати, стараясь не разбудить Каресу. Она что-то пробормотала во сне, одеяло соскользнуло вниз, обнажив ее полную грудь.

Мои щеки вспыхнули, когда я увидел ее тело таким при дневном свете. Это напомнило мне о том, что то, что произошло прошлой ночью, было реальным. Мы целовались, исследовали друг друга и занимались любовью. Она улыбалась мне, плакала из-за меня и позволила мне прижать ее к себе.

Когда положил благоухающую белую розу на подушку рядом с ней, я задался вопросом: знает ли она, что сделала для меня? Могла ли она догадываться о том, что была моей первой? Мне было интересно: знала ли она, что я никогда ни к кому не прикасался так, как прикасался к ней? Что то, что она дала мне, было больше, чем я мог когда-либо мечтать?

Она позволила барьерам вокруг моего сердца, наконец-то, рухнуть… Так же быстро, как я влюбился в нее.

Кареса пошевелила рукой, ее изящные пальцы с лавандовыми ногтями приземлились прямо рядом с белыми лепестками. Это был подходящий символ — белые лепестки моей невинности, рядом с рукой, которая приняла ее как свою собственную.

Мне пришлось отвернуться, когда колющая боль в животе стала слишком сильной. Роза была жалким напоминанием о подарке, который она мне преподнесла. Но ничего из того, что я мог бы ей дать, никогда не будет достаточно. Она была герцогиней. Я был просто собой — ни титулов, ни денег.

Только я.

Марчеси никогда не будет достаточно для Акарди. Это была глупая мечта, чтобы даже допустить такую мысль.

Я опустил голову и провел мозолистой ладонью по лицу. Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку. Прежде чем я осознал, моя рука двинулась к ящику. Я открыл его и вытащил его единственного обитателя. Письмо отца с тяжестью лежало у меня в руках. И как это бывало раз в день, я неуклюже вынул его из конверта и развернул.

Та же волна разочарования и гнева захлестнула меня, когда мои глаза попытались прочитать написанные курсивом слова. И как каждый день, я смог разобрать только несколько букв, прежде чем они превратились в беспорядочную путаницу на странице.

Письмо затряслось в моих руках. Я понятия не имел, что мой отец оставил мне в этом письме. Несколько месяцев гаданий, догадок и молитв о возможности просто снова получить от него весточку. Он знал, что я не умею читать, но все же оставил мне письмо. Я изо всех сил пытался понять, о чем он думал? Почему он так издевался надо мной?

Мой отец был самым добрым человеком, которого я когда-либо знал; в нем не было ни капли жестокости. Во всем этом не было никакого смысла.

Я отвел глаза от письма, пытаясь успокоиться. Мой взгляд упал на спящую Каресу. Это зрелище мгновенно смягчило мой гнев. Когда я почувствовал листы бумаги между большим и указательным пальцами, я подумал: смогу ли попросить ее прочитать его мне? Я… доверял ей. Я знал, что она сделает это, если я попрошу.

Но я понимал, что не сделаю это.

Если мой отец хотел что-то сказать мне в этом письме, я хотел быть тем, кто это прочитает.

Потом я подумал о ее предложении. Подумал о том, что, по ее словам, со мной может быть не так. Что мой путь прегражден упавшими ветками. Что мы могли бы найти способ обойти их, помочь мне увидеть слова и записать их — вместе.

— Хорошо, — прошептал я так тихо, что она даже не пошевелилась. — Хорошо, Кареса. Я хочу, чтобы ты показала мне путь.

Прошло несколько минут, прежде чем я сложил письмо обратно в конверт и заставил себя покинуть убежище, в которое превратилась моя спальня.

Вернувшись к рутине, я направился к виноградникам со своим старым кассетным магнитофоном. И я делал то, что у меня получалось лучше всего.

Только с запахом Каресы на своей коже…

… и воспоминанием о ее губах на моих…

Зная, что на краткий миг, мы были двумя половинками одного целого.

***

Прошло два дня, а от Каресы не было ни слова. Затем на третий день, когда я зашел в амбар, чтобы давить виноград, собранный с последних двух рядов, я нашел ее возле огня. Длинный стол был подвинут ближе к теплу, а под ним стояли два стула.

Мобильная, школьная доска, была установлена перед столом; ручки, карандаши и стопка бумаги лежали на столе.

Моя кровь похолодела, когда я увидел все эти принадлежности для чтения и письма, но затем она потеплела, когда Кареса подняла голову, такая же красивая, как и всегда, если не больше. Воспоминания проведенной с ней ночи в тот же момент заполнили мои мысли. Мне было интересно, понравилась ли ей роза? Когда я вернулся позже, тем вечером, Кареса уже ушла. Она не пришла попрощаться со мной среди виноградных лоз.

Но розы на подушке больше не было.

Сам не знаю почему, но от этого я почувствовал себя на десять футов выше.

— Ахилл, — произнесла Кареса в приветствии, запыхавшимся голосом, ее загорелая кожа слегка покраснела.

Она была одета в джинсы, коричневые сапоги на каблуках и в простую белую блузку. Ее волосы были собраны наверх в высокий хвост, несколько выбившихся прядей обрамляли лицо. Это делало ее намного моложе двадцати трех лет.

Должно быть, она заметила, что я смотрю на ее прическу, потому, что подняла свою руку и произнесла:

— Я подумала, что сегодня мне понадобится мощный конский хвост, — рассмеялась она от собственной шутки.

Я понятия не имел, что это за конский хвост. И все же, улыбнулся тому веселью, которое она нашла в себе. Я поставил ведро рядом с бочкой для отжима, мне нужно было оторвать взгляд от ее лица. Мне казалось, этот момент будет легче, чем на самом деле. Я поймал себя на мысли, что больше всего мне хотелось подойти к ней и заключить в свои объятия. Я хотел, чтобы ее сердце билось в такт с моим, а ее теплые губы вернулись к моим губам.

— Извини, я отсутствовала пару дней, — сказала она. — Я ездила