Не твоя дочь - Кристина Майер Страница 38

Когда Ванька удаляется на кухню, я иду следом.

— Ванька, ты ему сказал, что днем заезжал Берт? — интересуюсь у друга, когда мы остаемся одни. Тихомиров сидит на полу и складывает кубики, которые Варя с задорным интересом рушит и радостно заливается смехом.

— Лада, ты думаешь, я тут засланный казачок? — хмурится друг. Мне становится стыдно за свои подозрения, но извиниться я не успеваю, Ванька продолжает: — Возле вашего дома круглосуточно охрана, это Глеб нанял с разрешения твоего отца.

— Понятно, — это все, что я могу сказать.

— Слухи о том, что у Глеба есть дочь, уже начали просачиваться в массы, он боится за вашу безопасность, — поясняет Ванька. Что-то подобное я и предполагала.

— Есть основания переживать? — еще больше растет злость на маму, это с ее подачи пошли разговоры.

— Всегда есть основания, когда ты богат, — чуть ухмыльнувшись. Отмечаю, что Ванька уходит от прямого ответа. Внутри звенит колокольчик тревоги. Остается ощущение, что он недоговаривает.

Из гостиной доносится голос отца, который спустился поздороваться с бывшим зятем. Я не спешу к ним присоединяться. Пытаюсь не вспоминать разговор, который весь день крутится в голове и не дает успокоиться.

Приготовив бутылочку со смесью для малышки, завариваю Тихомирову чашку кофе. С моим появлением в гостиной прекращаются разговоры о делах. Обрывает их Глеб.

— Степ, приедешь ко мне, обсудим, — твердо произносит он, забирая из моих рук бутылочку. Впервые взглянув мне в глаза. В его взгляде – лед и пламя.

— Договорились, — отвечает отец.

— Твой кофе, — ставлю чашку на журнальный столик. Стараюсь не показывать смущение от своей заботы. — Не уезжай, пока мы не поговорим.

Не жду ответа. Я точно знаю, что он услышал и не забудет. Забираю сытую дочку из рук Тихомирова и иду с нею наверх.

— Милада, я уложу Варю спать, а ты Глеба проводи, — приходит на помощь Ванька, услышав наш разговор. — Иди сюда, булочка, — улыбается он племяшке, забирая из моих рук.

— О чем ты хотела со мной поговорить? — интересуется Глеб, когда мы выходим из дома.

— Не хочу, чтобы наш разговор услышали, — поднимаю взгляд к окнам на втором этаже.

— Идем в машину, — поднимая воротник, чтобы защититься от пронизывающего ледяного ветра.

— Это правда, что ты все это время следил за мной? — спрашиваю, как только мы оказываемся в салоне автомобиля. — Правда, что оказывал влияние на футбольную карьеру Альберта?..

Глава 49

Милада

Маска холодного безразличия была сброшена, как только я открыла рот. Глеб позволил мне договорить, но я пожалела, что завела этот разговор.

Тихомиров блокирует двери. На лице покер-фейс, но его бешеная энергетика вжимает меня в кресло. Не глядя на меня, он заводит мотор.

— Открой дверь, — пытаюсь говорить как можно спокойнее, гашу эмоции, которые разворачиваются, словно огненный цветок, внутри меня. Я четко осознаю степень опасности, чувствую запредельную концентрацию жесткой сексуальной энергии на каждый квадратный сантиметр в этом крохотном пространстве.

Дергаю ручку двери, когда Тихомиров срывается с места.

— Варя дома…

— С Иваном, — обрывает на полуслове. Я не спрашиваю, куда мы едем, перестаю дергать ручку. Мы выезжаем за пределы деревни, тормозим между покрытыми снегом елками.

— Зачем ты меня сюда привез? — ровным голосом.

— Не хочу, чтобы за нашим разговором наблюдали из окон вашего дома. Теперь задавай свой вопрос, — словно бросает вызов.

— Я считаю твой поступок слабым и подлым, — расстегиваю куртку, потому что в машине становится жарко. — Ты не имел право портить мальчишке карьеру.

Подсознательно мне нужна была эта провокация, он это понял раньше меня. Протянув руку, схватил за затылок. Зафиксировал крепким нажатием, чтобы я не могла отвернуться.

— Слабостью было позволить тебе уйти, — обжигает своим дыханием кожу лица. — Знаешь, что я хотел сделать с тем щенком, когда увидел запись, где вы целуетесь? — цедя каждое слово мне в лицо. Не знаю ответ, но могу догадаться. Тихомиров не ждет ответа, не посвящает меня в жестокие методы расправы, посещающие его голову, он продолжает говорить: — Я каждый день тормозил себя, чтобы не уничтожить его, когда он терся рядом с тобой все те месяцы, что ты была не со мной.

— А кто терся все эти месяцы рядом с тобой? — ухмыляюсь ему в лицо, сползает моя маска, обнажая ревность и боль. Я ненавидела всех, кто эти два года был с ним, кто делил с ним постель! Кого он доводил до оргазма, пока я мучилась от желания в холодной одинокой постели! Но больше всех я ненавидела Тихомирова! За то, что он к ним прикасался!

— Никого… — выдерживает паузу, — о ком бы тебе стоило волноваться. Безликие, ничего не значащие тела. Ты… только ты была и есть в моих мыслях и в моем сердце! Я никому из них не дарил свое внимание и свои чувства, — с упреком, на который он не имеет морального права.

— Я была свободна, — по слогам, спокойно ему в лицо. — Я и сейчас свободна…

— Ты всегда была моей. Всегда! — с нажимом, сдавливая затылок до легкой боли.

Наши лица застывают в сантиметре друг от друга, мои нервные окончания поют серенаду Тихомирову за то, что он вторгся в интимную зону. У меня перехватывает дыхание, и все, о чем я могу думать – его губы в нескольких миллиметрах от моих. Эти губы знают, как доставить мне удовольствие. Веки тяжелеют, меняется дыхание, как же сложно оставаться холодной, удерживать на лице маску равнодушия.

— Я позволил тебе уйти… и каждый божий день проклинаю себя за это! — цедит зло, теряет контроль. Его глаза как два темных омута, в которых плещется боль, ярость, злость на себя. — Я позволил тебе попробовать этого мальчишку, но больше он к тебе не притронется. Никто к тебе не притронется кроме меня.

Я могла бы его успокоить, сказать, что только на него откликается мое тело, но не буду этого делать.

— Я буду решать, кто ко мне прикоснется, а кто нет, — из чистого упрямства, чтобы не показать, как мне хочется сдаться, уступить.

— Я… только я буду к тебе прикасаться, Милада, — впивается жестко