Вера Колочкова - Ключи от ящика Пандоры Страница 39

– Ладно, ладно. Никуда он не уедет. Пойдем!

На кухне они усадили ее за стол, дали в руки бокал вина и принялись быстро хозяйничать, нарезая овощи для салата, укладывая отбивные на шкворчащую сковородку. Ира смотрела на них будто издалека: ловкие движения, грациозная пластика гибких тел. Как хорошо, что их двое: вдвоем всегда легче переносить удары судьбы, идти по дороге, взявшись за руки.

– О, папа приехал, – выглянула в окно кухни Сашка. – Смотри – с цветами, мам! Для тебя, наверное! Давай, расслабься.

Вместо расслабления накатил новый приступ раздраженной обиды – при чем тут цветы, зачем! Чего они с ней обращаются, как с нервнобольной! Все кругом здоровы и расслаблены и во всем правы, значит? А ей надо быть страшно довольной их насмешливой снисходительностью? Хлебать ее, как валерьянку?

Хлопнула дверь, Игорь заглянул в кухню, пробежался взглядом по лицам. У самого лицо спокойное, оценивающее. Ткнулся взглядом в ее глаза – и убрал дурацкий букет за спину. Машка подскочила сзади, проговорила тихо:

– Давай сюда, пап… Я их в гостиной в вазу поставлю. Красиво как!

Что ж, букет действительно шикарный – белые розы. Много белых роз. Песенка такая в их с Игорем юности была – белые розы, белые розы, беззащитны шипы…

Встать и уйти, что ли? Это ж невыносимо, в конце концов.

Но вместо этого вдруг заплакала, отвернув лицо к окну. Наверное, вино подействовало, ударило почему-то в ноги. Показалось, если встанет – сразу упадет.

Слезы текли по щекам тихо, будто сами по себе. Девчонки замолкли, вглядывались в их лица с настороженной неловкостью. Они накрыли стол и встали, держась за спинки крутящихся кресел.

– Пап, нам уйти? – тихо спросила Сашка.

– Да, мышата. Идите, а мы с мамой поговорим.

Краем глаза она видела, как Игорь легко прикоснулся ладонями к их плечам – ничего, мол, все уладится, не переживайте. Он сел напротив, подлил в бокал вина. Потом протянул ладонь, отер слезу с ее щеки:

– Ир, ну чего ты… Поверь, все уладится, переживется со временем.

– То есть как это? – переспросила тихо, слезно гундося в нос. – Ты считаешь, что я смогу со временем принять сложившуюся ситуацию и спокойно жить дальше?

– Да нет уже никакой ситуации.

– И сына в городе Марьинске нет?

– Ну, вот, опять! Мы же вчера говорили об этом. Сын есть, и он никуда из моей жизни не денется.

– А его мать – тоже никуда не денется?

– А что ты предлагаешь – убить ее? Да, у него есть мать. Для меня она – мать моего сына.

– И все?

– И все.

– Я не верю, Игорь. Ты меня столько лет обманывал. Не верю. Более того – видеть тебя не могу, мне тяжело, понимаешь ты это или нет?! Уйди, уйди, пожалуйста!

– Куда?

– Не знаю… Я ничего уже не знаю. Исчезни совсем.

– Нет, никуда я не уйду, Ириш. Здесь мой дом, моя семья. И меня все в ней устраивает, представь себе: любимая жена, любимые дочери!

– Это тебя – устраивает! Это ты можешь лгать десять лет, и тебя это – устраивает! А меня – не устраивает, понятно? Не устраивает!

– Успокойся, Ир! Чего ты кричишь? Девчонок перепугаешь.

– Успокойся, да? Как у тебя все легко.

– Нет, нелегко. Конечно, нелегко. Думаешь, я не понимаю? Я и тебя очень хорошо понимаю!

– Что ж, и на этом спасибо. Хоть понимаешь…

– Ир, я не знаю, что еще говорить! Ну не знаю, поверь! Ну, что еще… Каюсь… Прости… Хочешь, на колени встану?

– Не хочу. Нет, я бы простила, если б могла… Не получается у меня, Игорь. Как ни старалась, не получается. Не умею я быть гибкой сосной.

– Какой сосной?

– Да это так, аллегория одна.

– Ну случилось так. Иногда с мужиками такое бывает! Я что, святой? Поверь, я очень тебя люблю, с третьего класса. Оно ж никуда не девается, если есть. И тебя люблю, и детей своих!

– Всех?

– Что – всех?

– Детей, говорю, всех любишь?

– Ну да…

– И жен тоже – всех?

– У меня одна жена. Другой не имеется.

– Ну да, официальная. Мне этим гордиться надо, что именно я – официальная?

– Господи, ну куда тебя опять несет, Ир!

– Да, ты правильно сейчас сказал – меня несет. Так несет, что, если силой остановить – умру сразу. Я так больше не могу! Мне, наверное, и в самом деле надо уйти, пожить одной. Успокоюсь, осмотрюсь, а там видно будет…

– Куда ты пойдешь? Не выдумывай.

– Да отчего же? Я могу жить в квартире у тети Маши. Она ж мне по наследству досталась. Какая-никакая, а все-таки личная территория.

– Ну что ты там будешь делать? От стены к стене слоняться?

– Не знаю. Просто так будет правильно, мне кажется. А здесь я не могу. Девчонкам сам скажи, ладно? Я пойду, мне вещи собирать надо…

Встала со стула – он не удерживал. Сидел, понурив голову, вертел в пальцах бокал за тонкую ножку.

В гостиной стоял одуряющий запах роз. Пока она поднималась по лестнице, запах будто цеплялся за плечи, окутывал сожалением. Говорят, розы пахнут счастьем. Боже, глупость какая. И зачем он их притащил, если никакого счастья уже нет? Да, было. А теперь – нет. Одна злая обида осталась, все свободное место внутри заняла, укрепилась толстым сосновым стволом.

Тети-Машина квартира встретила тишиной и даже, как ей показалось, недовольством. Не снимая плаща, Ирина села на диван и огляделась. Как все уныло выглядит в наступающих сумерках: скатерти, вышитые салфеточки. Раньше казалось – мило, а теперь – все не так. И запах лекарств еще не выветрился.

Вздохнула, еще раз огляделась, уже с оптимистическим пристрастием. Ничего, привыкнуть можно. Салфетки-скатерти убрать, окна распахнуть настежь, влажную уборку сделать. Главное, не сидеть сложа руки. Чем больше сидишь, тем страшнее становится от собственного решительного поступка. И чемодан надо разобрать. Хотя пока не стоит, пожалуй, – в шкафу еще тети-Машины платья висят.

А спать она будет на диване. Там, за ширмой, кровать есть, но после тети Маши… Неловко как-то. А вдруг ее душа здесь еще витает и сердится.

Ладно, надо отбросить от себя предрассудки. Тетка ее любила, и если уж действительно «витает», то уж наверняка не огорчается ее присутствием. Тем более квартиру свою ей завещала. А любимая племянница, смотрите-ка, съежилась вся – неуютно ей здесь!

Встала, сбросила плащ, заволокла чемодан из прихожей, выудила из него любимый домашний костюмчик – розовый, легкомысленный. И лихорадочно принялась за обустройство нового жилья. И мысли в голове потекли такие же лихорадочные, натужно-горделивые. Ничего, ничего! Может, и трудная впереди жизнь, зато никто ее больше не предаст, не обманет. Да и чего уж теперь – выбор сделан. Может, неправильный, «не модный», но это ее выбор. И никто не имеет права ее судить.

Вот, уже лучше стало. В окна льется прохладный осенний воздух, телевизор бормочет голосами популярного вечернего сериала. И свет от старинной настольной лампы идет мягкий, зеленоватый. И книг хороших на стеллажах полно. Можно почитать на ночь. Что-нибудь классическое нужно выбрать. Ага, «Анну Каренину». Она тоже Вронскому простить не смогла, что он ее чувствами пренебрег. Ей-то уж в сто раз хуже было, не просто взять чемодан да уйти!