Линда Ховард - Он не ангел Страница 39

Знак с номером шоссе Дреа увидела не сразу, а увидев, начала волноваться, не пропустила ли поворот: минут пять ей не встретилось ни одной машины, к тому же шоссе заметно сузилось. Не сбилась ли она с дороги в Денвер? Но остановиться и посмотреть карту она не имела возможности. Дорога была без обочины, не говоря уж о киллере у нее на хвосте.

Отважившись наконец бросить взгляд в зеркало, Дреа увидела, что пикап всего лишь ярдах в пятнадцати от нее и сокращает расстояние между ними с пугающей скоростью.

Сердце ударилось в горло, руки мертвой хваткой, так что побелели суставы пальцев, вцепились в руль. Убийца явно решил приступить к действиям: дорога пуста, ждать больше нечего. Дреа надеялась, что вот-вот стемнеет, надеялась…

Она и сама не знала, на что надеялась. Что он подождет, пока ей представится удобный случай ускользнуть от него? Как же, размечталась! Ничего другого не могло быть.

Он сократил расстояние еще ярдов на двадцать и теперь ехал почти впритык — Дреа могла разглядеть даже темные очки на его лице.

Сколько же, интересно, ему пообещал Рафаэль? Может, она сможет дать больше? Может… Да что толку отвлекаться на такую чушь? Можно подумать, он вступит с ней в переговоры. Не станет же он, ей-богу, разводить с ней канитель, обсуждая ситуацию, — молча пристрелит ее и вся недолга… Всех дел на тридцать секунд.

Проклятие! Злость на себя, на киллера, на Рафаэля и вообще на всех и вся внезапно захлестнула Дреа. Не может быть, чтобы все так закончилось. Она отказывалась в это верить. Ее жизнь кончится не Рафаэлем. Ведь он, подлец, должен ей за те два года, что она терпела все это дерьмо: улыбалась, когда хотелось врезать ему по морде, делала ему минет и вообще всем своим видом показывала, что счастлива. Какой идиот решил, что делать минет приятно? Рафаэль должен ей за то, что отдал ее попользоваться другому мужчине, за то, что обращался с ней как со шлюхой и заставил почувствовать себя таковой.

И тот, другой, тоже будь проклят — за то, что он это он, за то, что обращался с ней не как со шлюхой, что был нежен и доставил ей незабываемое удовольствие, а потом, бросив в лицо: «Одного раза достаточно», — ушел и даже не обернулся. Неужто это ей наказание за всех мужчин, которыми она вертела как хотела, за мужчин, которых она использовала? Какая ужасная ирония: стоило ей раз подумать… впрочем, не важно, что она подумала, нужно забыть, как она просилась с ним. Не важно, что она думала, их мысли не совпадали.

На очередном повороте, который она прошла на слишком высокой скорости, машину слегка занесло. Картина окружающего пейзажа, предельно четкая в мягком свете заходящего солнца, вдруг расплылась. Глаза Дреа обожгли слезы, которые она сдерживала из последних сил. Хватит, довольно уж она их пролила из-за него. Дреа приучила себя никогда не оглядываться назад, не давать судьбе второго шанса дать ей по зубам.

— Да пошел ты! — процедила она сквозь зубы, глядя в зеркало заднего вида на неподвижное лицо в темных очках.

Дорога впереди извивалась буквой S, и Дреа вошла в поворот, прежде чем осознала, насколько он опасен. Почувствовав, что заднюю часть машины снова заносит, она ударила по тормозам, и машину отбросило вправо, к краю дороги, за которым зияла пустота.

— Сбрось скорость! — рявкнул Саймон, увидев, как заднюю часть машины Дреа занесло, хотя знал, что она его все равно не услышит. Перед очередным изгибом он отпускал педаль газа, и машина, замедлившись, плавно входила в поворот. Быть может, если б он слегка отстал, она бы так не гнала. Пикап не такой верткий на поворотах, как легковушка.

Задние колеса ее автомобиля соскользнули с дороги, посылая во все стороны струи гравия. Саймон в гневе наблюдал за ней, зная, что бессилен что-либо сделать.

Машину стало относить к краю дороги. У Дреа захолонуло сердце. Ее охватило парализующее ощущение беспомощности: законы физики всесильны и непобедимы.

Она находилась в самой крайней точке изгиба дороги, впереди и справа была пустота. Время на миг замерло, потом с щелчком перескочило в новый кадр, за ним — в следующий, перед глазами словно замелькали слайды, которые переключала чья-то невидимая рука. Дреа точно знала, что будет в каждом из них — ее мысли летели вперед, обгоняя картинки.

Первый слайд: за долю секунды она поняла, что, повернув руль в сторону заноса, непременно съедет с дороги и полетит прямо в поросший лесом котлован между двумя изгибами S-образного участка дороги. Даже если она не погибнет, любая авария для нее все равно смерть, потому что сзади он и он в любой момент может выстрелить.

Второй: в ту долю секунды, что задние колеса оказалась в опасной близости к краю дороги, машина стала крениться. У Дреа перехватило дыхание, как на «американских горках». Ее глаз успел ухватить в зеркале заднего вида большой пикап и человека внутри. Из-за острой боли, пронзившей Дреа, сердце дало перебой. Она ему не нужна. Ах, если б только он протянул ей руку, когда она умоляла взять ее с собой. Но он этого не сделал и не сделает никогда.

Третий: задние колеса вдруг получили сцепление с дорогой и, поднимая огромные облака грязи и гравия, зарылись в осыпающийся край. Руль как живой вдруг вырвался из побелевших от напряжения рук и дернулся в сторону. Машина рванулась вперед и полетела вниз. Возможно, Дреа закричала, а может, и не переставала кричать все это время, хотя слышала только одну лишь тишину.

Четвертый: машина, казалось, зависла в воздухе на несколько долгих, мучительных секунд. Дреа бросила взгляд через пропасть, на второй изгиб буквы «S». Если бы дело происходило в кино — пришла ей в голову странная мысль, — машина перелетела бы этот разрыв и приземлилась на дороге, дико сотрясаясь и, возможно, лишившись бампера, но в остальном чудесным образом невредимая. Однако жизнь не кино. Двигатель перевесил, и автомобиль полетел носом вниз. Дреа увидела деревья, летящие на нее, как мачты из пусковой установки.

Прошли какие-то доли секунды, крошечные осколки времени, но Дреа все видела предельно ясно, а ее мысли были четки и упорядочены. Это конец, подумала она. Дреа уже однажды заглянула смерти в глаза, в отличие от большинства людей ее возраста — когда плацента в ее утробе отделилась на двадцать второй неделе беременности. Она едва выжила, а ребенок умер. Умер, еще во чреве. Его извлекли из ее тела еще теплого, но уже неподвижного, навсегда лишив надежды и мучительно-страстной любви к нему. Его тельце было таким крошечным, таким хрупким и вялым. Оно синело у нее на глазах, несмотря на все ее рыдания и мольбы Богу или кто там еще оставить невинное дитя жить и вместо него забрать ее, никому не нужную и никчемную. Однако этот обмен, как видно, оказался невыгоден на небесах, потому что ребенок умер.