Поезд жизни на колее судьбы - Александр Шельфский Страница 39

в этом городе – это нечто волшебное. Я довольно давно здесь живу и поверь, каждый день я открываю новый Ленинград. И не всегда он красив, не всегда он блестит. Дождь, морось, снег, солнце, пасмурная погода и другие явления – во время каждого город другой. Утром он один, днем другой, а вечером третий. Да, и ночью – четвертый. Я люблю этот город, тепло отношусь к нему. Ведь если подумать, посмотреть, то увидим, что весь город – это мешанина из многих мировых стилей. Как солянка, грубо говоря, куда скинули все, что есть и получилось очень вкусно. Так и Питер – в нем есть все стили и они гармонируют друг с другом составляя одну картину. Конечно, кому-то это не нравится и наоборот противно. Но это точно не про меня. Я люблю солянку, а еще сильнее я люблю Ленинград.

Елизавете такое сравнение казалось необычным, но оно ей понравилось и запомнилось навсегда.

Но гулять по такой жаре было уже тяжело и они решили поехать по домам. Александр проводил ее до парадной, но поцеловавшись на улице они пошли дальше и целовались уже в самой парадной. Людей там не было, но каждый шорох вызывал море адреналина и экстремальные чувства. Они страстно целовались, трогали руками друг друга везде, кто только возможно. Но вечно продолжаться это не могло и поэтому, кто открылась одна из дверей квартир на лестничной площадке, они расстались. Елизавета была бы и рада пригласить его домой, но жила она даже не с подругой, а с друзьями семьи, что делало невозможным встречи ее и Александра здесь. Ведь маму с еще грудным ребенком тактично когда тебе нужно гулять не отправишь.

Елизавета закончила ужинать, поставила грязную посуду в раковину. Мыть она будет ее чуть позже. А сейчас она взяла яблоко, вымыла его и пошла в комнату, где сев на диван, стала есть фрукт и вспоминать еще один день из их с Александром встреч.

Они встретились на станции метро Гостиный двор, прямо в центре платформы, между двух спусков, предназначенных для перехода на другую ветку метрополитена. Поднявшись по эскалатору наверх, они пошли по Садовой улицы на север. Они шли, общались, держались за руки. Прохожих для них будто не существовало. Они пересекли Итальянскую улицу, затем Инженерную. Еще немного и они дошли до Михайловского замка. Свернув направо, они попали в сквер и оттуда смотрели прямо на замок, а за ним находился памятник Петру I. Насладившись, они вернулись на Садовую улицу и пошли дальше вперед. Перешли Мойку, свернули направо и затем перешли Лебяжий канал и подошли к Летнему саду.

Зайдя на территорию Летнего сад они сразу ощутили свежесть, легкость. Прямо перед ними был пруд, а дальше несколько аллей. Они стали бродить по саду галсами. Сначала они вышли к набережной и пошли вдоль нее. Люди в этой части встречались крайне редко, поэтому они могли насладиться друг другом. Каждый раз они встречались не только, потому что хотели отдохнуть, погулять, побыть вместе. Но и потому, что не могли друг без друга. Они чувствовали потребность друг в друге, чувствовали, что если не встретиться, то будет плохо, грустно и тоскливо. Они оба были очень интеллигентными, воспитанными людьми, но когда они оставались вдвоем, то жили только чувствами. Как-то позже, уже когда они сыграли свадьбу, Александр сказал ей свое мнение на ее вопрос о любви:

– Знаешь, мне кажется, – они тогда лежали вдвоем в кровати, он ее обнимал, а она легла ему на грудь, – что настоящие чувства это такая вещь…когда ты ничего не стесняешься находясь с человеком наедине. Когда на людях, необходимо соблюдать этикет, нормы приличия и тому подобное – и это правильно, потому что без этого мы погрузимся все в какую-то Гоморру и Содом. Но когда ты наедине, когда вам не от кого что-то скрывать…можно делать все. Если любишь человека, то будешь всем для него, а если человек любит тебя – то примет все. Если люди любят друг друга, то и в сексе они могут делать все что хотят. Все, и никто не в праве их осуждать, никто не в праве косо на них смотреть. Потому что остальные не должны знать что они там делают. Это только их и лишних здесь не может быть. И тогда мужчина будет лучшим любовником, как и женщина. Именно тогда они будут вкладывать все чувства в свои действия. Так что любовь для меня – это не слова «я люблю тебя», «я не могу без тебя» и прочее. Они нужны, но они важны только при искренности чувств человека к человеку и точно не стоят того, чтобы говорить их прилюдно. Это очень интимная вещь. А настоящая любовь…это что-то эфемерное. Это не объяснить, это можно только чувствовать. Как я считаю. Это сложный вопрос, на который пытались ответить многие, но он так и остается открытым. И никто никогда не даст ответа. Потому что для каждого человека, для каждой пары любовь своя. А может и вовсе нет никакой любви.

Сад был как тихий уголок в шумном городе. Они ходили и ходили по нему, пока не прошли по всем аллеям и не вышли из него на противоположной стороне – к набережной Невы. Они пошли налево и вышли к Марсову полю. Углубились в середину, где находился Вечный Огонь и Памятник Борцам Революции, обошли кругом и пошли обратно к набережной, чтобы перейти Неву по Кировскому мосту. Между мостом и Марсовым полем они прошли мимо памятника Суворову. Ну а потом перешли дорогу и зашли на Мост имени Кирова. Именно по этому мосту они чаще всего пересекали Неву, гуляя. Александр признавался, что из всех мостов в городе, этот ему «ближе». Чем дальше шли они по мосту, тем сильнее становился ветер, который несомненно освежал в такую жаркую погоду. С моста прекрасно просматривалась Петропавловская крепость, да и вообще вид был завораживающий. Когда проходил трамвай, мост дрожал под ногами, что вызывало очень специфические чувства и эмоции. Они останавливались, чтобы посмотреть вдаль на реку, вниз, где ходили прогулочные пароходы. Елизавета прижималась к перилам, а Александр стоял сзади, обнимая ее и гладя, прижимаясь к ее телу. Сквозь сарафан он чувствовал все изгибы ее тела и тяжело удержаться при таком. И это чувство, когда вот, вроде все здесь, чувство когда нужно лишь немного и получишь такое наслаждение…но нельзя. Поэтому касания остаются единственным способом чувствовать друг друга здесь, в данном конкретном месте. Он клал