Сандра Браун - Новый рассвет Страница 39

– Да, крутишь. – Джейк снял кожаные рабочие рукавицы и швырнул их на пол, словно по средневековой традиции бросая перчатку. За рукавицами последовала шляпа. – Ты разгуливаешь, как королева, и соблазняешь их, но когда-нибудь…

– Я не разгуливаю, – отчеканила Бэннер. – И никого не соблазняю.

– Черта с два не соблазняешь.

– Я ношу брюки, потому что мне в них удобно работать на ранчо, и больше ничего.

Он наклонился к ней и прошептал:

– Но разве тебе не приятно чувствовать, что все мужчины вокруг хотят тебя?

Бэннер отпрянула, словно Джейк ее ударил. Лицо Бэннер залилось краской. Неужели он так думает? Или он считает, что раз она бесстыдно просила его любви, то в следующий раз может попросить и другого мужчину?

– Нет! – тихо воскликнула Бэннер, едва сдерживая слезы.

– Нет?

– Нет.

– Что ж, тогда смени свои привычки и веди себя, как подобает леди. В следующий раз, когда Рэнди захочет сделать с тобой то, на что ты напрашиваешься, меня может не оказаться поблизости.

– А что он сделает, Джейк Лэнгстон? На что я напрашиваюсь?

– Вот на что.

Джейк обхватил девушку и притянул к себе с такой силой, что их тела столкнулись, и от толчка воздух с шумом вырвался у Бэннер из легких. Джейк склонился к ее губам жестоко, мстительно.

Чувства, бурлившие у самой поверхности, вырвались наружу, но выразились не в гневе, а в страсти. Он погрузил руки в ее волосы. Пальцы запутались в тяжелых кудрях. Он резко нагнул ее голову набок и накрыл ее рот своим. Языком раздвинул губы и проник внутрь.

Сначала Бэннер не на шутку разозлилась. Потом смутилась. Как она должна поступить? Отбиваться? И тем самым доказать, что не жаждет мужских прикосновений, в чем ее обвиняет Джейк. Или уступить? Уступить сладкой жестокости его языка.

Ей хотелось уступить. Хотелось затеряться в безоговорочной властности его объятий, наслаждаться вкусом его поцелуев, впитывать блаженство, растекающееся по телу, как бурные потоки после весенних ливней.

Выбора у нее не было. Она, теряя голову, ответила на его поцелуй. Ее руки скользнули по его талии, встретились на спине. Все десять пальцев впились в мускулистое тело под рубашкой и жилетом.

Джейк застонал, его язык, ставший нежным, еще глубже проник в рот Бэннер. Одна рука скользнула с ее волос ниже, лаская тонкую податливую спину, пока не обвилась вокруг талии. Ладонь проследила округлую линию ягодиц, что мучило его много дней. Он крепче прижался к ней.

Бэннер издала гортанный звук, чувствуя твердость его жаждущего тела. Радуясь, что ее не оттолкнули, она прижалась к Джейку. Стыдливость исчезла. Сладость поцелуев изгнала стыд из ее существа, уничтожила, словно он никогда не был ей знаком. Ее руки извивались, ладони обхватили сзади плечи Джейка и притянули его ближе.

Джейк тоже потерял голову. Багровый туман ярости, пылавший в его мозгу всего несколько секунд назад, сменился золотистой дымкой желания. Оно охватило его, истекая из каждой поры.

Губы Бэннер оказались даже слаще, чем он их помнил. Снова и снова он погружал язык в эту сладкую тайну, но, сколько ни слизывал мед с ее уст, не мог насытиться.

Крепкие зрелые груди прижимались к его телу. Да, да, он помнил, какими они были под его руками. Даже в минуты покоя они могли наполнить ладонь, перетечь через край. Он вспомнил, как мягкая ткань брачной ночной рубашки соскальзывала под его ласками. Его большие пальцы теребили соски. Они откликались, сладкие, крепкие, маленькие.

Тогда он не посмел снять с нее ночную рубашку. Не увидел того, что под ней, как мечтал. Не узнал, какая Бэннер на вкус. Только об этом он и мог думать сейчас, перекатывая язык по кончику ее языка. Как она выглядит? Что он почувствует, трогая ее языком?

Тихий стон раздался в глубине его существа и вырвался наружу. Он потерся бедрами о ее живот, безуспешно пытаясь прильнуть еще ближе. Господи, он бы все отдал, чтобы снова погрузиться в шелковистую глубину, что облегала его так крепко, так нежно.

Он со стоном оторвал губы и крепко обнял Бэннер, прижавшись лицом к впадинке у ее шеи. Он молил Бога, чтобы воспоминание улетучилось, чтобы у него не возникало мыслей, которые так хочется осуществить телу.

Джейк вспомнил миг, когда девственная плева поддалась под его напором. Он жалел, что причинил Бэннер боль, но это не умаляло ощущения чудесной и одновременно полнейшей беспомощности, овладевшей им, когда его плоть очутилась у нее в плену. Он испытал чувство неизбежности, словно пересек далекую, ускользавшую от него доселе финишную черту.

Бэннер создана для любви, для его любви. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо. Джейк не решался пошевелиться. Может быть, она осталась бы довольна, если бы он тогда ушел от нее. Она не ощутила бы разницы, а ему не пришлось бы жить с чувством вины не только за то, что он совершил, но и за то, что так этим насладился.

Но никакая сила, небесная или земная, не заставила бы его уйти. Он начал медленно двигаться, чувствуя под собой ее тело, потрясенно застывшее. Но вскоре она расслабилась, дело пошло легче. Упорные толчки продолжались, пока плотина внутри его не прорвалась со взрывом, какого он никогда раньше не испытывал.

Он вышел из нее слабый, обессиленный. И теперь, вспоминая это, снова мечтал испытать эту маленькую смерть. Тело покрылось потом. Джейк скрипнул зубами, пытаясь справиться с желанием, которое растекалось по телу, болью скапливаясь в чреслах.

Наконец он оттолкнул Бэннер и повернулся к ней спиной. Глубоко вздохнул, но это мало помогло. Его трясло как в лихорадке. Он быстро оглянулся и едва различил бледное лицо. Господи, наверное, он ее ужаснул. Он толкнул дверь и бросил через плечо:

– Сегодня днем я поеду в город за продуктами. К ужину меня не жди.

Бэннер глядела на небо сквозь густые ветки пекана. Она с детства лучше всех лазила по деревьям. Ее голени были исцарапаны шершавой корой – несчетное число раз она пыталась обогнать Ли и Мику. Она еще не переросла детского стремления залезть как можно выше и искать утешения между небом и землей. Там, наверху, мысли становились яснее, словно земные тяготы не могли до нее добраться.

День тянулся нескончаемо. Сидеть взаперти не было сил. Бэннер была подавлена, ее мучили тревога и беспокойство. В голове засела лишь одна мысль.

Джейк Лэнгстон. Что делать с Джейком?

Этот вопрос занимал ее больше всего, и обойти его было нельзя. От той ночи на конюшне никуда не деться. Пустое занятие – мечтать, чтобы ее не было, или сожалеть о том, что она была. Их отношения никогда не станут прежними. К прошлому возврата нет. Надо с этим смириться.

Но с чем Бэннер не могла смириться, так это с нынешним положением вещей. Она и Джейк не могут дальше так жить, без конца ссорясь, как голодные стервятники над трупом. Оба слишком упрямы, слишком своевольны и горячи, оба чувствуют себя виноватыми за ту ночь, поэтому, если ничего не переменится, они перегрызут друг другу глотки. И вместе с ними погибнут все надежды на процветание Сливового Ручья.