Мария Воронова - Семейная кухня эпохи кризиса Страница 4

Каждая вечеринка начиналась пафосной речью босса: «Мы избрали себе самого страшного врага – смерть!..» Георгий Иванович, уважавший Спирина, но не выносивший надрыва, из-за этих речей не мог относиться к нему с полным доверием.

После первого тоста Царев всегда незаметно уходил, вот и сегодня уже поднялся, но вдруг увидел Лену и передумал.

Праздновали дни рождения сразу нескольких сотрудников, поэтому собрались не в клинике, а арендовали небольшой зал в кафе напротив. Это дороже, зато можно расслабиться, не опасаясь возмущения больных.

Когда включили музыку, Лена с вежливой улыбкой выскользнула за дверь. Георгий нашел свою куртку и поспешил за ней.

– Лена! – Его голос гулко резонировал в пустом холле. – Вы уже уходите?

– Да. Сейчас начнутся танцы. Скучно.

– Я провожу вас?

– Ну что вы, время еще детское. Думаю, моей безопасности ничто не угрожает.

– И все-таки…

Она засмеялась, и Георгий завороженно уставился на ямочки на ее щеках.

Они вышли на улицу и зашагали к автобусной остановке, лавируя между лужами.

Лена жила в двух остановках от больницы, и Георгий расстроился, что они приехали так быстро. Он очень давно не провожал девушек…

– Может быть, зайдете на чашечку кофе?

Услышав эти слова, он обомлел. Ах, зачем она подвергает его такому искушению?

– Но это, наверное, неудобно, – промямлил он.

– Перестаньте! – Она засмеялась и потянула его за рукав.

– Я так счастлив… Лена, мне никогда не было так хорошо, как теперь с тобой. Знаю, всегда так говорят, но в моем случае это правда.

Они не успели выпить кофе – начали целоваться сразу в прихожей, и Георгий до сих пор не понимал, как такое могло получиться. Как только его губы коснулись губ Лены, в мозгу словно зажглась тысяча звезд. Он наслаждался каждой секундой этого блаженства, сливаясь воедино с самым прекрасным созданием на земле. Каждая клетка его тела совпадала с Лениной, и это было страшно.

Завернувшись вдвоем в одно одеяло, они побрели на кухню курить.

– Я все-таки сварю кофе? – неуверенно предложила Лена.

– Прошу тебя, не беспокойся. Просто прижмись ко мне, больше ничего не нужно. Знаешь, а я ведь тебя люблю…

– Не шути так.

– Если бы! Я действительно тебя люблю, как только может стареющий мужчина любить молодую красавицу, и даже еще сильнее. А тебе я хоть немного нравлюсь?

– Ты еще спрашиваешь? Зачем я, по-твоему, вожусь с твоей вакциной столько времени?

– Я думал, тебе интересно…

– Ха! Да я половины не понимаю!

– Лена, это же очень просто. Я тебе сейчас все объясню.

– Спасибо, обойдусь. Главное, я вижу: вакцина работает лучше других иммуномодуляторов. И уволь меня от деталей.

– Как скажешь. Наверное, мне пора идти?

– Если хочешь, оставайся. Не знаю только, как на это посмотрит твоя жена.

– Никак не посмотрит. Она сегодня дежурит, сын у бабушки…

Он очень надеялся, что утром избавится от наваждения. Что проснется не в прекрасной сказке, а просто в чужом доме рядом с чужой женщиной. Он так хотел почувствовать себя неуютно в маленькой ванной, где не было его бритвенных принадлежностей, так хотел затосковать по собственной уютной кухне и родной жене с горячим вкусным завтраком… Но выяснилось, что для него нет ничего милее Лениного заспанного личика, а на все остальное ему плевать.

Он ковырял неудобной вилкой пережаренную яичницу с колбасой, мрачно думая: «Надо же было так вляпаться», – и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.

Дверь ординаторской распахнулась, и на пороге возник Спирин. Марина немного смутилась: ведущий хирург больницы застал ее за питьем чая.

Она восхищалась Спириным еще со студенческих лет, как недостижимым идеалом. И не только хирурга. Его мужественная физиономия с крупными суровыми чертами частенько фигурировала в ее мечтах. Хорошо, что она познакомилась с ним, уже будучи замужем, иначе, наверное, совсем пропала бы. Даже сейчас, приближаясь к пятидесяти годам, Спирин выглядел великолепно: тело бугрилось хорошо прокачанными мышцами, рыжая шевелюра блестела, а зеленые глаза светились молодым задором.

– Хотите чаю? – предложила она.

– Спасибо, нет. – Спирин обвел взглядом ординаторскую. – Узнаю отделение общей хирургии. Через минуту после конца рабочего дня ни одной живой души! И мои помощнички тоже все разбежались. А ведь хирургией нужно болеть, иначе нет смысла ею заниматься!

Марина глупо кивнула.

– А я к вам по делу, Мариночка. Ко мне сегодня женщина поступила. Кишечная непроходимость на фоне рака толстой кишки. Как ее лечили, вы себе не представляете!

Спирин сел на диван и энергично ударил себя по колену.

– Поставили ей диагноз по ирригоскопии[1], взяли на операцию, при ревизии увидели плотный конгломерат с поражением забрюшинного пространства и благополучно зашили. Отправили к онкологам, те назначили какое-то невразумительное лечение, на фоне которого у женщины развилась непроходимость. Но доблестные онкологи объяснили упорную рвоту действием химии и общей интоксикацией. Слава богу, ее муж ко мне обратился. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так что, прооперируем?

– Сегодня?

– Естественно.

– Эдуард Андреевич, я не против, но вы не хотите ее подготовить? Сколько она уже с непроходимостью живет?

– Почти две недели.

– Ого! Давление-то она хоть держит? Представьте, какое там обезвоживание! И электролитный баланс наверняка ни к черту. Я не говорю уже про белковый дефицит, его мы все равно восполнить не успеем. Может, лучше положить ее в реанимацию, прокапать как следует, а завтра взять?

– Здраво рассуждаете. А про вторичный перитонит вы забыли?

– Тоже верно… Но до утра всего шестнадцать часов. Вполне укладывается в стандартный срок подготовки. Ну, хотите, в семь утра начнем?

Спирин заговорщицки ей подмигнул:

– Открою вам маленький секрет. Завтра я по плану оперирую одного очень важного человечка и отменить его никак не могу.

– А отложить на несколько часов?

– Тоже не могу. У меня весь день расписан по минутам. А послезавтра будет уже слишком поздно.

– Хорошо, давайте сегодня. Во сколько ей начали капать?

– Около двенадцати.

– Маловато. Пусть она хотя бы еще часика три в реанимации побудет.

Спирин нехотя согласился и сказал, что съездит домой, а ровно в девять вернется. Договорились, что к этому времени Марина уже возьмет больную в операционную и начнет делать доступ, чтобы профессор мог сразу приступить к основному этапу.

До половины девятого Марина работала в приемном отделении, увлеклась и чуть не забыла о назначенной операции, пока ей не позвонил анестезиолог и железным голосом не поинтересовался, какого черта она еще не в операционной.

Марина поморщилась. Дежурный анестезиолог обожал принимать и пылко отстаивать свои решения, точно зная, что ответственность за них нести не ему. Сколько Марина наслушалась от него шпилек, сколько упреков в некомпетентности! Между тем, по общему мнению врачей больницы, он вовсе не был блестящим специалистом, допускал ошибки при ведении наркоза, и лишь страстность суждений и имидж правдоруба позволяли ему производить впечатление. Как-то Марина, будучи человеком незлопамятным, защищала его от гнева коллег и заметила: «Ну, он по крайней мере не проходимец». С тех пор прозвище Непроходимец крепко к нему прилипло. Неизвестно почему, но Спирин верил в анестезиологический талант Непроходимца. Тот, в свою очередь, признавал профессора единственным авторитетом в больнице.

Вообще-то Марина должна была сначала осмотреть больную и решить, можно начинать операцию или еще рано. Но ясное дело, по сравнению со спиринским ее слово ничего не значило.

Она поднялась в операционную. Непроходимец уже интубировал больную, поэтому Марина заторопилась, быстро вымыла руки и почти вбежала в зал, где сестра держала наготове халат.

«Интересно, – подумала Марина, – он хоть созвонился со Спириным? Вот будет весело, если профессор опоздает! Конечно, наложить обходной анастомоз[2] между тонкой и толстой кишкой я могу не хуже, чем он, но таким образом я его подставлю, ведь женщина ехала сюда затем, чтобы ее оперировал именно Спирин. Родственники будут очень недовольны, узнав, что он передоверил работу какой-то бабе. Особенно если больная умрет, а это вполне может произойти. Эх, рано мы ее берем…»

Но ровно в девять, как раз когда Марина сделала лапаротомию, ограничила операционное поле и начала ревизию, Спирин появился в операционной. Пока он одевался, Марина успела ввести длинный зонд в тонкую кишку, чтобы убрать газ, иначе раздутые петли не давали работать.

Спирин подошел и, насвистывая какую-то классическую мелодию, принялся осматривать брюшную полость. – А что ж вы одна, голубушка? Неужели некому помочь?

– Некому! В приемном такой завал, травматолог еле справляется. Да я уж привыкла одна, аппендициты постоянно вдвоем с сестрой делаю.