Ирина Мясникова - Найти чемпиона Страница 4

И чего они его так невзлюбили? Подумаешь, ну курит Скворцов, как паровоз. Это разве проблема? Полина сама иногда покуривает в форточку. Ну нет у Скворцова автомобиля «Жигули» и собственной жилплощади. У чемпиона того из газеты небось тоже никакой квартиры с машиной нету. А у кого это все в двадцать пять лет есть? Вон к Полине на пятом курсе один доцент клеился. С квартирой и с машиной. Бр-р-р! Толстый и лысый. А Скворцов зато далеко не лысый, волосы даже в хвост завязывает и бороду себе отрастил, как у геолога. Очень даже симпатично. Хотя, конечно, чемпион газетный, похоже, гораздо красивей Скворцова будет. Но петь бархатным голосом и на гитаре играть, как Скворцов, чемпион этот наверняка не умеет. Он, может быть, вообще писклявым голосом разговаривает или картавит. Другое дело Скворцов! Полина могла бы его пение круглосуточно слушать. Маме с бабушкой, конечно, больше всего не нравится, что Скворцов все время ходит в свои походы и ездит на фестивали бардовской песни. Тратит время, по их мнению, на всякую белиберду и развлечения, вместо того чтобы деньги зарабатывать. Так и Полина бы с ним ездила, только неохота. Не любит она эту романтику у костра. Комары, палатки и удобства под кустом. Скворцов, между прочим, на нее за это сильно обижается. Говорит, что она не разделяет его интересы и под влиянием своих родственников обуреваема жаждой наживы и поклоняется золотому тельцу. А когда она с ним на концерты разные и фестивали ходит, он тоже недоволен бывает, говорит, что Полина сильно выпендривается и очень выделяется на фоне всех остальных зрителей. Мол, надо скромнее одеваться. Ну да! В мешковину, наверное. И волосы не мыть, как все эти околобардовские барышни. Наденут хламиду какую-нибудь, завяжут лохмушки свои грязные ленточкой и вот вам, прошу любить и жаловать – хиппи. Еще б дезодорантом не забывали пользоваться. Полина терпеть не могла этих девиц, вертящихся в компании Скворцова, и их заумные рассуждения об абстрактной живописи, про фильмы Тарковского и Феллини, книги Сартра и Франсуазы Саган. Полина, безусловно, и фильмы эти смотрела, и книги читала, только одного никак не могла понять, почему их непременно надо всякий раз обсуждать со значительным видом, используя малопонятные наукообразные слова. Создавалось впечатление, что обсуждающие невероятные доки в вопросах философии, и особенно философии буржуазной. Полина видела за всеми этими ухищрениями пустоту и откровенно скучала в такой компании, стараясь от друзей Скворцова максимально дистанцироваться. Но уж если Скворцов настаивал и вел ее на какой-то особый и важный для него концерт, Полина обязательно одевалась как можно более эффектно.

Бабушка, сколько Полина себя помнила, регулярно водила ее в филармонию, в Мариинский театр или Концертный зал консерватории, и Полина с детства знала, что на концерт надо принарядиться. А кроме того, она любила, когда все вокруг обращают на нее внимание. Иначе для чего она такой красивой уродилась?

Еще Скворцов злился, когда на Полину смотрели другие мужчины. Дай ему волю, так вообще бы в паранджу ее нарядил. Полине где-то в глубине души это даже нравилось. Она считала, что раз он ее так ревнует, то, значит, все-таки любит. А то послушаешь тут маму с бабушкой, так вообще никакому мужчине никогда не поверишь. Будешь от них убегать и прятаться. От греха подальше. Хотя чемпион этот очень даже ничего. Красивый, и улыбка у него добрая. Надо же, бабушка придумщица какая. Разводись со Скворцовым – и вот тебе чемпион. Чемпион-то где? В газете, а Скворцов – вот он. Скоро в дверь позвонит и жрать попросит. А тут мы ему макарон по-флотски и выдадим: «Кушайте, на здоровье, дорогой супруг, а вот без котлет вам придется обойтись. Некогда мне!»

Чемпион

– Чернышев! Ты говно, Чернышев!

Михалыч разошелся не на шутку.

– Что ты о себе возомнил? Чемпион, мать твою за ногу! Какой ты чемпион на хрен?

Далее шла целая серия непечатных ругательств, и Вовка даже заподозрил, что Михалычу сейчас станет нехорошо.

– В тебя, бл… страна столько денег вбухала, а ты хвостом решил вильнуть. Куда тебя гаденыша отпустят? Уйдет он, сука! Я тебе уйду, сволочь. Я тебя вот этими вот руками зашибу, – Михалыч сжал кулаки и потряс ими перед носом у Вовки. Потом отвернулся, смачно плюнул и пошел к причалам.

Михалыча было жалко. Хороший он человек и тренер отличный. Действительно, сколько времени и сил на Вовку потратил. Ведь с самого детства с ним. В чемпионы вывел. Можно сказать, во всем отца заменил.

Но еще жальче было маму. Мама Вовку растила одна. Отца он не помнил, а мама как-то старалась о нем не распространяться. Ну был и был такой Сергей Чернышев. Был да сплыл. Не полярник, не геолог, не геройски погибший летчик, а обычная сволота, которая алименты не платит и ребенка своего видеть не желает. Вовка, правда, подозревал, что и мама сама не особо горела желанием Вовку с отцом или его родственниками знакомить. Так что рос Вова Чернышев без бабушек и дедушек, зная одну только маму, которая была для него всем, и до последнего момента совершенно не представлял, насколько ей тяжело. Попробуй-ка прокорми такую машину. Чемпион мира Вовка Чернышев после тренировки запросто сковородку котлет может умять. Приходит вечером домой и знай себе дверцей холодильника хлопает. А продукты там, можно подумать, сами вырастают волшебным образом. Конечно, он со всех соревнований привозил маме разные подарки, духи французские, платки шелковые, даже джинсы как-то привез, и еще, дурак, обижался, что она подарки его, даже не распечатывая, перепродавала каким-то своим знакомым и сослуживцам. Правильно, а потом на вырученные деньги ему же жратву покупала, чтобы в холодильнике все было. И сметанка рыночная, и сливки, и масло сливочное, и творожок. Ведь если Вовка картошку вареную наворачивает, то обязательно с маслом сливочным да с банкой сметаны сверху. Спортсменам надо хорошо питаться, им калорийная пища нужна, да побольше. И мясо. Вовка целую курицу запросто сожрать может, одни косточки сухие и блестящие останутся. Стипендию свою Вовка, конечно, всю до копейки матери отдавал. Но что это за стипендия – так слезы. Хотя и эти деньги на дороге тоже не валяются. Ребята, Вовкины сокурсники, все летом в стройотряды ездят, деньги зарабатывают, да и по вечерам промышляют, кто, как может, даже вагоны разгружают. А у Вовки сплошные сборы, режим, да тренировки. Конечно, во время сборов маме полегче, так как Вовка в это время за казенный счет подъедается. Но ведь она и на сборы к нему с котлетами приезжает, потому что ничего нет для ребенка лучше маминых котлет!

Плюс ко всему Вовку ведь еще и обуть-одеть необходимо. Он, сколько себя помнил, рос как на дрожжах. Недавно вот только остановился. Ясное дело, что кое-какие шмотки он себе с соревнований привозил, но этого все равно мало.

Сейчас, в самом разгаре перестройки маме, похоже, и вовсе невмоготу стало. В проектном институте, где она всю жизнь проработала, стали зарплату задерживать, да и зарплата эта моментально в пыль превращается. А тут еще Вовка по весне в Неве на пути к каналу перевернулся, почки застудил, и пришлось даже в больнице поваляться. Мама чуть с ума не сошла, все свои сбережения на черный день с Вовкиных иностранных подарков припасенные, на лекарства для него ухнула. Лекарств-то в больнице нет никаких. В результате денег в семье и вовсе не осталось. Посему пора Вовке Чернышеву вылезать из коротких штанишек и становиться мужчиной.

– Все, сынок, не могу больше, мочи моей нет, но ты уж там поговори в федерации вашей. Может, тебе деньжат каких, как чемпиону подкинут?

После этих материнских слов Вовке стало нестерпимо стыдно, и он бегом помчался в федерацию, где ему посочувствовали, развели руками и сказали, что ничем помочь не могут, сами бедствуют. Разве что поспособствуют, чтоб в университете ему талоны на бесплатное питание, как малоимущему, выдали. При этих словах Вовку бросило в жар, и он твердо решил уйти из спорта. А талоны эти пусть они себе в то самое место засунут вместе с его чемпионскими медалями, грамотами и кубками.

Конечно, самое тяжелое было – объявить о своем решении Михалычу, но Вовка понадеялся, что тренер его поймет. Однако, похоже, не понял. Вон как разорался. Вовка тяжело вздохнул и поплелся в раздевалку собирать вещи. Барахла набралось много. Когда он с тяжелым сердцем тащил все это через парк к автобусной остановке, его догнал Михалыч.

– Давай присядем. – Тренер кивнул в сторону скамейки.

Вовка вздохнул и сел на лавочку.

– Что, матери совсем тяжко? – спросил Михалыч, усаживаясь рядом.

– Матери тяжело, а мне, Иван Михалыч, очень стыдно. Понимаю, что вас подвожу, но не могу больше. Я ж мужик как-никак. Договорился уже, летом на шабашку поеду, а сейчас на хлебозавод в ночную смену устроился.

– А если я тебе тренерство в федерации выбью? Будешь мелюзгу тренировать, ну и сам в форме останешься.

Вовка понял, что Михалыч готов ему своих малышей отдать и лишиться при этом части собственных доходов. Эх, хороший он все-таки человек!