Василий Фомин - Легенда о царице. Часть первая. Явление народу египетскому Страница 4

На этой самой равнине, где по замыслу божьему не должно бы быть ничего больше и выше булыжника, кто-то, с милой непосредственностью, раскидал утесы и горы, на юг и на север, насколько хватал глаз. Этот кто-то, старательно выверил ребра утесов, тщательно отполировал грани, любовно обложил их белым известняком, а некоторые для разнообразия темным гранитом и, подумав немного, водрузил на каждую вершину массивный золотой треугольник, в настоящий момент, ярко сиявший в лучах солнца. Каждую скалу заботливо окружил стеной и декорировал гипостильными храмами. Затем он, наверное, со вздохом удовлетворения вытер руки, отступил на шаг, любуясь сотворенным, и счел себя равным богам. Кстати, совершенно не подозревая какой ажиотаж его творенья вызовут впоследствии.

Бродяга даже поежился слегка, представив, что неведомый строитель возьмет, да как выйдет сейчас из-за своих титанических сооружений. И чего тогда?

Ослиное фырканье над ухом вывело бродягу из состояния прострации, во время которой он, впрочем, объел весь лук вокруг себя.

– Ну, и что ты на это скажешь? – обратился он, наконец, к своему спутнику, пристроившегося к виноградной лозе. – Ах, вот ты как! Ты, может быть, предполагаешь, что эти белоснежные гиганты – это снега Килиманджаро обещают нам желанную прохладу? Или священные снега Канченджанги зовут отречься нас от суетности мира? Нет, нет и нет! со своей стороны могу сказать, что теперь я точно знаю, где мы находимся (еще бы я не знал!) и даже приблизительно, когда мы там находимся и, вот, это последнее, вызывает у меня нешуточную тревогу.

Бродяга неожиданно визгливо рассмеялся, шлепнув по земле ладонью.

– А что я там плел насчет реки – матери всего живого? Эту-то реку называют как раз наоборот – отцом, священным Хапи, а вот насчет приключений мы с тобой не ошиблись, у нас их будет здесь полная задница. Даже две задницы. Ну, почти что, – полная жопа!

Весельчак, наконец, поднялся, осмотрел себя, хмыкнул, и сказал:

– Опять я щеголял перед обществом, как свежевырожденный младенец. Итак, перед нами стоит насущная проблема, требующая срочного разрешения. Нет, ну не разгуливать же в таком виде, в самом-то деле…

Странник развел руки в стороны, продемонстрировав в каком именно виде.

– Нет, в нынешнем сезоне такой фасон не в моде и может вызвать ненужный ажиотаж, а нам он вовсе ни к чему. Надо хоть немного пополнить свой гардеробчик. Стараться надо, так же, избегать нам всяческого фурора. Кстати, вот я вижу и решение этой проблемы – оно, сейчас, прошло к реке, к тому самому, отцу всего живого, если помнишь, и в настоящий момент находится вон в тех камышах. Пойду ка, – бродяга щелкнул пальцами, – и разживусь я кой-каким бельишком, а ты стой смирно и смотри, не ввяжись в какую-нибудь хреновую историю дурную, как обычно за тобою водится на самом деле.

Почтенный Хенусет, устав орать, на работающих в поле, в поте лица, бездельников, спустился освежиться к реке. Он намочил ладони, похлопал ими по бритой лысине, как вдруг из тростника неожиданно, как-то очень уж сразу, появился некто, с радостной улыбкой на лице, с по-детски ясными глазами, одетый абсолютно ни во что, то есть совершенно голый, и сразу же затараторил, активно жестикулируя руками, а так же еще и пальцами:

– О, господин, я вижу, собрались вы совершить святое омовенье, позвольте же помочь раздеться вам.

Жутковатое порожденье тростника подошло к почтенному Хенусету, неожиданно почувствовавшему слабость в коленях, и принялось развязывать узел на его юбке, предварительно сравнив ладонью рост Хенусета со своим. Вертя бедолагу во все стороны, нахал приговаривал:

– Так, немного повернитесь, сюда, теперь, вот сюда, вот здесь развяжем узелочек, а что это так пучим мы свои глазенки, нет, нет! вот ручонками своими сучить не надо, вы только мне мешаете и ротик надо бы закрыть, а то я поцелую вас сейчас и прямо в десны. Ну, вот и все! А делов-то!

И, действительно, почтенного, Хенусета раздели с такой скоростью, с какой ему не удавалось раздеть ни одну крестьянку. Ничего не соображая, кроме того, что его опустили… о, нет, это просто оговорка, до этого дело не дошло! Достойного старосту просто отпустили! Хенусет кинулся прочь от реки и от… от Сет его знает от кого.

– Куда же вы, мой сладкий, – не мог не крикнуть наглец, – а ритуальное-то омовение? Что, так и будешь бегать, в натуре блин, засратым поросенком?

Но бедняге было не до древних суеверий, достойный, в недалеком прошлом, а ныне просто голожопый, Хенусет несся по полям и нивам со скоростью плевка и, работающий в полях люд, прекращал работу и внимательно смотрел на сверкающую задницу представителя местной администрации. Женская часть наблюдателей округляла глаза, прикрывала рты ладошками и, опуская, загадочно, головы улыбалась, мужская часть, чесала затылки и ухмылялась. Своенравный осел, все же приперся, козел ослиный, вопреки приказанию, и, высунув из тростника голову, тоже наблюдал поучительную картину.

– У-ы-ммм-да, как-то не очень красиво получилось, – сказал грабитель, с грустью глядя на несущегося по полям голозадого, Хенусета, – и что я там молол о поцелуях? О них тут, вообще, ничего не знают, а, впрочем, как говорили древние, есть время рубить лес и есть время разбрасывать щепки, а уж целоваться мы их научим.

Некоторое время, бродяга, крутил и так и сяк кусок материи вокруг бедер, фыркал, шипел и плевался, как раздраженный и озлобленный на весь мир кот, дергал судорожно ногами, бормотал что-то насчет штанов, размахивал раздраженно руками и, в конце концов, с грехом пополам накрутил что-то более или менее удобоваримое на свои чресла и подойдя к самой воде, сказал:

– Нас ждет освежающее купание в прохладных водах, ибо необходимо переправиться на противоположную сторону, где вот уже почти пять тысяч лет, нас ожидают удивительнейшие приключения,…а куда это ты все время смотришь? Я для кого тут, ешкин кот, распинаюсь, братишка, непарнокопытный?

Странник проследил за взглядом осла и уперся прямехонько в живописную группу крокодилов отдыхающих на отмели, украшенных сидящими на спинах оранжево-белыми цаплями и иссиня-черными серпоклювыми ибисами.

– Ха! Ха-ха! Ха-ха-ха-ха! – развеселился он. – Друг мой, пусть тебя не беспокоят эти переросшие жабы-акселлераты. Неужели ты думаешь, что с нами может что-нибудь случиться, когда все только-только началось? Какой тогда во всем этом смысл, ну сам подумай? Вперед, вперед, навстречу удивительной судьбе… дьявол, мне опять придется наматывать юбку, вот это действительно меня пугает не на шутку!

Ближе к вечеру, когда оранжевый диск Атума направлялся в страну Запада, жители великого города, находившиеся в этот момент на набережной Иб Усир, увидели, как из священных вод великой реки выплыл незнакомец, весьма неопределенной и очень подозрительной национальности, да еще с большим ослом в обнимку и весело им всем, молча, крикнул:

– Привет вам братья египтяне!

Затем вылез на набережную и, воздев вверх руки, с чувством произнес, по-прежнему, не открывая рта:

– Счастливы глаза мои, увидевшие великий город! Блаженны ноги мои, ступившие на святую землю.

Потом, счастливо улыбаясь, тщательно обтер об землю левую ступню от свежепроизведенного коровьего блина и, глядя на четыре пирамиды, возвышающиеся невдалеке, трижды чинно осенил себя крестным знамением и степенно поклонился земным поклоном.

– Приветствую вас, древние сооружения, рад видеть вас в первозданном виде.

Затем, из-под ладони, он посмотрел на два огромных обелиска, возвышающихся далее к северо-западу, и, перекрестившись еще раз, пояснил, обращаясь, к онагру:

– Священное сие место называется Абусир. И перед глазами мы имеем пирамиды фараонов пятой династии – Сахура, Ниусера, Неферикара и Ранеферефа, а далее два – солнечных храма, с сорокаметровыми обелисками, устремленными в небо.

Грандиозно!

Тут он обратил внимание, что все общество, собравшееся на набережной, прекратило свои повседневные дела. Установилась необычная, для скопления людских тел, тишина, только издали доносилось коровье мычание, овечий и козий блей и мелодичное верещание стрижей в вышине. Все поголовно уставились на бродягу.

– Друзья мои. – бродяга протянул вперед руки и шагнул навстречу египтянам. – сейчас я все вам объясню…

Тут он замолчал, не успев закончить мысль, начатую в таком мажорном ключе, потому, что понял, что объяснить то, он ничего не может, поскольку и сам ни хрена не понимает. Но это-то еще и ничего – сотни мудаков, во всем мире, постоянно что-либо объясняют посторонним, сами, ни фига не понимая, но бродяга вдруг сообразил, что его собственная биография полностью вмещается в ближайшие час-полтора – ну, может быть, два!

– Оп-па! – несказанно удивился пришелец, но тут же нашелся. – Друзья мои, а давайте лучше – вы мне сами все объясните.