Анри Коломон - Франсуа и Мальвази. III том Страница 4

Прежде всего из всех имевшихся сведений, он без труда определил с каким врагом приходится иметь дело, а так как враг этот был всегда, то нынче приходилось иметь дело с народной стихией, распаляемой им. И становилась не так страшна сама стихия взбунтовавшегося народа, цепко удерживаемая ее спорадовскими заводилами, сколько само это удержание с подталкиванием на нужное, чего именно и приходилось опасаться больше всего. Все нити управления народной силой тянулись несомненно от него, нужно было только умело их перервать, а то и перерубить сильным решительным ударом. Приходилось подумать над выбором.

Самим собою вытекало что не следовало злить глубинные страшные силы народа, иначе события сами оборвавшись от нитей, дергавших ими, не начнут развиваться с бешеной скоростью. Спорада, он же Монсеньор, маркиз-герцог, сюринтендант, король, не сказать даже что некоронованный, мог побудить народ на самую крайнюю меру ради него. Спорада мог лишь взбудоражить и самое большее что он мог, это по возможности поддерживать проявления недовольств.

Возмущение народа это огонь поддерживаемый видимыми для этого причинами, без которого он мало-помалу затихает. Можно было стараться не допустить таких видимых причин, чем уморить пламенные чувства голодом. Спорада зажег искусственно сложенную им самим кладку, губернатору предстояло ее раскидать. А вот насчет того как ее предстояло раскидывать, вконец перейдя на афоризмы можно сказать прямо возле стога сена, у князя де Карини было подготовлено и припасено много мер еще в прежние времена, например: большое количество своих ораторов. Правда обстоятельства оказались совершенно другими и им уже нужно было говорить на темы (их написал отдельно на листочке) о великом лжеце Спорада, о том что ничего подобного из того что говорилось о пришедшем ночью судне с тайными известиями, и ночью же ушедшем не было и в помине, ибо так говорить могут только сплетники, которые не знают мореходного дела, когда можно было только спустить лодку и затем еще более тайно отчалить обратно, уже без тайных вестей…

Ему понравился шуточный тон, которым он насмехался над треволнениями многих людей, выразившись таким образом на своем воззвании, которое еще дописал абзацем призыва попусту не волноваться, успокоиться, как Бог решит так и будет – заключил де Карини, и с тем отправил написанное в канцелярию дворца, для размножения ораторам.

Естественно де Карини не собирался отделываться одними устными мероприятиями, его злейший враг по-видимому готовил что-то появней, и не сумей он в ответственный момент защититься, Спорада с ним без волнений или под их шумок разделается, ведь находился-то Орлеанский дворец на самой окраине города и задний двор огораживала только на первый взгляд толстая внушительная каменная стена.

Помимо имевшихся защитников губернаторского дворца князь де Карини отдал приказ в спешном порядке ввести сюда еще один отряд испанцев, который подошел к дворцу в то время как толпа снова стала собираться перед его фасадом. Из окна де Карини с презрением заметил как испуганно заволновались и подались подальше от солдат кучи протестующих. Пятерки солдат хватило бы чтобы разогнать эту чушь, да так, чтобы весть об этом вмиг разбежалась до противоположных краев города и утихомирила желающих попротестовать и там. В принципах князя было: не можешь кидаться не гавкай.

Но творителю спокойствия приходилось служить ему до конца, он имел так же интерес понаблюдать какое возымеет действие написанное на множестве экземпляров воззвание с его словами, имея от этого чисто самолюбивый авторский интерес, ну и конечно с как можно более воздействующими на умы последствиями силы его слов, разнесенные желательно как следует.

Пока канцелярия писала приходилось выслушивать отдельные крики и небольшие хоры группок: Да здравствует Спорада! Долой Карини! Долой налоги! Долой иго! Иго долой! – в общем все то, что кричалось на множестве улиц перекрестках и площадях, так часто, что даже пришедшими крикунами сюда здесь перед самим Карини кричать против него не казалось уже чем-то особенным.

Но все же было нечто такое, что самые отважные смельчаки из смельчаков, собравшиеся здесь, не осмелились кричать, ни сам князь не допустил бы этого оставленным безнаказанно, это крики раздавшиеся по-видимому только у здания сената: – Да здравствует Монти, да здравствует республика!

Услышь он это, его бы мысли прошли в направлении ясного понимания того, что замысел Спорада не так прост, чтобы только акцентировать внимание на одних лишь волнениях с целью стихийного восстания с возможными прежде замыслами его вооружения, что было крайней мерой при нынешних-то республиканских настроениях, кои равноедино сильны как в народе, падкому к этому виду власти по чувству новизны, так и в так называемом с чьей-то легкой руки «сенате», в котором эта мысль благодаря Монти и некоторым склонным к нему так называемым «сенаторам», а иначе советникам, устоялась как жара в летний день, несмотря на то что и создавался тот совещательный сенат испанской администрацией как средство придать вольноопределяющейся буржуазии хоть толику видимости заучаствованности, чтобы отпугнуть от острова алчущих лакомства и чтобы приткнуть к себе, оторвав от дурного влияния Монсеньора, и вот тебе еще одно: с которым бороться-то по идее не возможно – республиканское. Оно как дух, который может в самый последний и решительный момент склонить на свою сторону весь народ полностью. И что это будет за момент – раздача народу оружия? Не думавший до этого ни о чем республиканском де Карини подумал когда наткнулся на предположения об этом моменте. Сомнения затеребили его голову. Будь на его месте князь де Бутера, он бы не сомневался и давно бы постарался сделать так чтобы улицы живо опустели, и может ввиду своей строгости и железной хватке не попался или разрушил ту западню, коя могла быть сготовлена у начальников итальянских отрядов, что были себе на уме по отношению к губернатору, может испугались бы другого человека. Им отсюда не уходить. С ними губернатор всегда чувствовал себя неуверенно и раздражался от своего бессилия.

Грешным делом подумал вызвать де Бутера из Марсалы для разбора беспорядков. Мало ли что могло случиться с этими начальниками не дай Бог, вторая ставка будет на них. Тогда нужно заранее об них подумать и определить кто из них кто? А лучше было не гадать, да сразу заменить охрану арсенала другим отрядом, вернее даже просто добавить к нему испанцев, а начальника вызвать и оставить по неопределенным причинам, просто и обыкновенно оставить, так обезвредив хоть одну силу. Можно было даже поодиночке вызвать всех начальников отрядов, заставить все время находиться во дворце, а к оставшимся без них отрядам приставить по испанскому на смешение. Так обезвредится опасная в будущем сила. Может даже расформировать один из отрядов вообще, так чтобы быть полностью уверенным в перевесе и превосходстве надежных и верных ему сил.

Князя де Карини постоянно осведомляли о обстановке в том или ином месте города, улицы или двора, присылая маленькие реляции, на основе которых у него сложилось примерно такое представление: улицы уже не полны как прежде, но по ним ходят толпами и вовсе подозрительными кучками, ходящими как по делу, горожане по-видимому вооружаются кто чем может, но предпочитают оставлять оружие дома или скрытно носить его при себе. Особенно представляют собой большую опасность переполненные питейные таверны. Совершаются многие акты беззакония, избивают полицейских по-прежнему, по-прежнему кричат что хотят. Налоги платить не хотят. Префект полиции большой молодчина был, крайне недоволен его мягкотелой политикой и прямо на это указывал. Он так же требовал чтобы ему в поддержку дали хоть немного солдат.

Смутьянов было разогнать весьма легко, тем более в обеденное время, когда количество людей на улицах заметно поубавилось. Сейчас в это разреженное время, когда помимо голода, по домам загоняла усталость, надобность сиесты, можно было предпринять несколько уведомительных рейдов одного единственно, но многочисленного отряда для окончательного успокоения.

Обстановка постепенно нормализовывалась, несмотря на отдельные вспышки бунта у домов влиятельных лиц, или в отношении к патрулям и полиции. Портовый замок надежно укрепленный как внутри, так представлял собой неприступную крепость снаружи по возможности держа под прицелом площадь Морского министерства, порт и прочие прилегающие к нему кварталы.

Проповеди архиепископа Палермского производили большое впечатление, к нему больше не возникало никаких претензий. В соборе на соборной площади от него звучали только проповеди к миру и ожиданию. Пусть хоть так.