Алексей Гелейн - Прекрасная дама одинокого майора, или Плац, заметенный снегом Страница 4

– А что сказать?! – все более изумляюсь я. – Не стареет, Ваше сиятельство, зеркало! Кристально чисто оно и не замутнено дыханием времени! Но, однако ж, хочется мне спросить вас: а не скребет ли вам амальгаму некая, вы уж простите меня, ангажированность? Предвзятость идейная? Позитивизм назойливый ваш?

– Эк загнул! – засмеялся противный старикан. – Не-е-е… Я – над схваткой! А тебя это не касается: твое дело – перо в руки и вперед! Живописуй эпоху! Это тебе от меня нарядом вне очереди будет!..

– Служу Советскому!.. Ох, пардонэ-муа, Ваше с-тво! Совсем, знаете ли, зашиваюсь я тут! Но только прежде ответствуйте, как жить-то нам? Без Бога?..

– А вам – что с Богом, что без Бога, – все едино! Странные вы какие-то… Непутевые! Все у вас кувырком как-то, шиворот-навыворот. А вот поди ж ты, жаль вас! Живите, как жили…

– А будущее? Что ждет-то нас, Ваше сиятельство?

– Ждет-то?.. Хе-хе! – гадкий старикан обернулся…

«Батюшки святы! – подумал я. – Как же он на Додика Арабесковича похож! Только борода искусственная болтается да парик еще дурацкий, а так – совершеннейше одна та же рожа!»

– А ждет… – старикан набрал полную грудь воздуха, затем раздул ноздри и, притопнув ногой, проорал победно и боговдохновенно: – Три наряда вне очереди!!!

…Черт, заснул-таки!..

Глава пятая

в которой автор повествования, получая от майора Стаканенко наиважнейшее задание, пытается завести с ним разговор о Прекрасной Даме

…Майор встретил меня в своем кабинете кривой ухмылкой: ему уже доложили.

– Товарищ майор, рядовой Штейн по вашему…

– А!.. – майор отмахнулся от меня, как обычно посреди ночи отмахиваются от назойливого комара, которого заведомо нельзя пришибить, не дав ему перед тем накушаться своей собственной кровушки. – Вот что… Будешь газету делать. Чтоб сегодня ж была готова!

– А разрешите, товарищ майор, узнать… в общих чертах!.. содержание?..

– Я тебе покажу «содержание»! – рявкнул было майор, но тут же и одумался, скривился, вздохнул тяжело и продолжил: – Значит так! Ставлю задачу! Записывай! Сатиру на бездельников… вроде тебя!.. в стихах! Это – раз! Два: прошлогоднее 9 мая в Нефтяном Разливе…

– Когда ж оно было!.. – встрял я.

– Да… Давно… – согласился печально майор. – А ты свяжи с наступающим: дескать, встретим не хуже! Уже готовимся!

– Так точно, товарищ майор! Готовимся. Не хуже.

– Поостри у меня тут!.. – майор злобно зыркнул в мою сторону, но никакого подвоха не углядел. – Так… Далее – Новый год! Заметки Деда Мороза, то есть – твои, о встрече праздника детьми офицеров и прапорщиков гарнизона в детском саду… Напишешь что-нибудь теплое. Что хочешь!

– Теплое? Непременно? Напишу, – уныло согласился я.

– Четвертое: оркестр Н-ского учебного танкового полка провожает в последний путь героя Гражданской, Отечественной и иных войн Федота Евстахиевича Пурашило. В основном: его биография. Учти, это важно! Да, о белофиннах… м-м-м… вскользь… незаметно так! Понял?

– Как не понять! В столовой тараканы… – я уже разворачивал кусок ватмана.

– А? – не расслышал майор. – Про столовую – не надо!

И тут я решил рискнуть. О, нет! И не напомнить даже, а так… Намекнуть! Полусловом! Осторожным кивком!.. Шепотком, так сказать…

– Товарищ майор! А почему бы нам ни написать что-нибудь про женщин? Про женщину-мать… Нет, не мать… Какую мать? Конечно, не мать! А – подругу… Любимую! В философском смысле, конечно… Этакую Прекрасную Даму нашего времени!..– я расходился все больше. – Она любит и ждет!.. Бойца! Солдата ли, офицера, – неважно!.. Это – некий идеал… Как Родина! Да она и есть и Родина, и ее будущее, – и вообще – смысл всего…

На лице майора явно обозначилось умственное напряжение. Я вдруг совершенно отчетливо увидел, как из пункта «A» майоровой головы тронулся, высекая искры, тяжелый черный состав, груженный цементом и лесом, а из пункта «B» оного же задачника отправился в нелегкий путь «товарняк» с углем и сырой нефтью… Мне предстояло свести их – на высокой скорости! – в роковом для них пункте «C»… Тогда – конец нашим мучениям! Боже, сделай чудо!..

– О, да! Представьте себе, – все более воодушевлялся я, – что реальному солдату ближе… вспомните хотя бы Блока: «О, Русь моя! Жена моя!»… ближе Родина-женщина, Родина-любимая!.. Родина…

– Э-эх!.. Без бабы – оно и впрямь никуда… – печально подытожил майор. – Это ты, Штейн, верно заметил, но наблюдения свои оставь для «гражданки»… А здесь – чтоб без выкрутасов!

Составы счастливо избежали крушения. Он опять не вспомнил. Чудо откладывалось на неопределенное время…

Глава шестая

содержащая лирические отступления на различные темы, как то: особенности памяти майора Стаканенко, солдатские будни, свобода творчества и что есть польза Отечеству

«…Да и может ли он вспомнить?..»

…Медноликий Кайзетов злобно вращает глазами, стоя на покосившейся от времени деревянной трибунке. Рядом с ним слегка притаптывает на морозе Тигроволов. Его взгляд также не обещает ничего хорошего проходящим перед шаткой трибункой торжественным маршем четырем ротам вверенного им полка. На то, впрочем, есть причина. Не то, что торжественным, а и просто маршем удручающее зрелище сие назвать никаким образом было нельзя. Речь даже и не шла об особом духе подобного мероприятия, так сказать, о присущей ему искринке, задоринке, сумасшедшинке, одним словом, – чертовщинке! Нет!.. Мрачные, бледные лица… Солдаты, измученные бессонницей, нарядами, голодом и холодом… Глаза, наполненные страхом… Но видит ли это комполка Кайзетов? Нет, не видит!

Ибо в то же самое время всей своей возвышенной и чуткой душой уносится он в непроглядную даль: за тридевять земель и тридевять веков! И – чу! – чудится ему тяжелый скрип осадных орудий, мерещатся жарко горящие на беспощадном солнце шлемы, видятся сухие пески аравийской пустыни, охваченная огнем Александрийская библиотека, и где-то там, за всем этим, – прохладное и манящее ложе дикой и юной царицы – последней царицы из династии Птолемеев…

«Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой, вашу мать!!! – орет со своего деревянного постамента Медный Всадник. – Три… пять!.. пять нарядов вне очереди!» Новоиспеченные курсанты нашей «учебки» от такого командирского напутствия вздрагивают, жмутся друг к другу и вовсе переходят на мелкий испуганный шажок.

Первой от мороза замолчала валторна. Значит, скоро все кончится. Вливаемый в трубы спирт положения не спасет! Глохнет альт. Затихает тромбон. Я старательно выдуваю последние незамысловатые «у-па! у-па! у-па!» второго тенора и прилежно жду своей очереди… Все! Кочумаем! Вечное «уууу»… Клапаны схватились намертво. Следом замирают остальные. И без того не веселый строй окончательно распадается… Кайзетов подзывает к себе отцов-командиров, и лик его при этом ужасен!..

«…Да и может ли он вспомнить…»

…Чуть теплая водица, прикинувшаяся супом, радости почему-то не приносит. Она, правда, изобилует картофелем во всех его видах: очищенном и неочищенном, сыром и разваренном, гнилом и мороженом, а так же картофельными червяками, белые одинокие трупики которых заставляют думать о бренности и бессмысленности бытия, – но слишком уж – на мой придирчивый вкус! – насыщена хлоркой. Дело в том, что после сокрушительной победы над вшами – головными, платяными и даже, представьте себе, хи-хи!.. гм?.. неведомыми площицами! – полк давно и безуспешно борется с дизентерией. В хлорке моется абсолютно все: кастрюли, тарелки, миски, половники и прочая кухонная утварь! Еще жирная посуда окунается в крепчайший раствор, в котором распадаются на отдельные молекулярные цепочки даже жизнелюбивые и дружелюбные зимние мухи, иногда – если хватает времени и сил – слегка ополаскивается, а затем снова идет в дело. Все эти дни запах хлорки даже весьма уверенно заглушает запах гнилой рыбы, которым наша столовая пропиталась еще в незапамятные времена. Интересно, что сказала бы по всему этому поводу покойная Елена Молоховец?.. Увы, доподлинно высказывание ее никогда и никому известно не будет, зато нам хорошо известно другое высказывание, а именно – высказывание начальника нашей медсанчасти капитана Павло́ Канюли: «Косточку мозговую не забыли, бойцы?» – ежедневно интересуется он, снимая с супа положенную пробу. Капитан Павло Канюля не скупится на похвалы поварам, лечит солдат ото всех болезней йодовой сеткой и игриво жалуется на то, что печеночка у него последнее время шалит, каналья!.. Ох, шалит! Да и как ей не расшалиться-то при таких вот славных обстоятельствах, а?

Впрочем, в солдатской еде может быть только один плюс – это когда она горячая… Холодный же суп зимой воспринимается как подлость!.. На второе полагались нам в тот день куски ощетинившегося вареного сала с ячневой кашей, ложившейся в желудок скользким липким камнем… Мы же, естественно, предпочитали «кирзуху» – перловку то есть, коея есть – уверяю вас! – наилучший подарок молодой хозяйке, буде вознамерится она связать судьбу свою с каким-нибудь вечно голодным солдатом нашего полка!..