Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 1 Страница 4

Место нашей первой встречи по-прежнему ждет тебя. Оно стало немного другим, но я надеюсь, что и в своем новом виде оно тебе понравится… Жду! Твой Сладкий Ежик».

Я заглянула в букет, рассчитывая найти там хоть какие- то пояснения, но ничего, кроме темно-зеленого бархатного футлярчика, не обнаружила. С замирающим сердцем я открыла его. На белом атласе лежало кольцо с изумрудом, окруженным шестью бриллиантами… Изумруд был величиной с небольшую фасолину и такой же продолговатой формы, а бриллианты удивительной чистоты размером со спичечную головку. Они так заиграли в случайном лучике солнца, пробившемся через плотно задернутые шторы, что весь дом озарился веселым праздничным светом.

Я тихо ахнула и села в глубокое дедушкино кресло. Голова у меня сладостно закружилась, а сердце застучало так сильно, что его биение я почувствовала даже под колечком на безымянном пальце левой руки, куда оно пришлось совершенно впору.

Все утро до самого обеда я бессмысленно крутилась по дому, не зная, за что и браться. При этом я, поминутно останавливаясь перед зеркалом, то клала левую руку с кольцом на бедро, то протягивала ее невидимому партнеру для поцелуя, то вроде бы невзначай поправляла ею прическу и любовалась игрой камней.

К вечеру я ждала семь человек гостей, а днем у меня был намечен отдельный праздничный обед с Денисом в ресторане «Центральный». Это недалеко от меня.

Денис очаровательный мальчик, но не могла же я его предъявить своим гостям. Он был ровно на тридцать лет моложе меня. И хоть он выглядит очень взросло и мужественно и когда мы вместе, об этой разнице в возрасте никто даже не вспоминает, я все же опасалась, что не все мои гости поймут меня правильно…

Вяло ковыряясь в мельхиоровой кокотнице с жульеном, которым так славится «Центральный», отвечая рассеянной улыбкой на пылкие тосты Дениса, прихлебывая шампанское и автоматически фиксируя восхищенные взгляды в мою сторону, я постоянно возвращалась мыслями к письму и подарку, который я, разумеется, не надела во избежание лишних вопросов…

Вся нелепость ситуации была в том, что я совершенно не представляла, от кого это страстное письмо. Его автор, очевидно, полагал, что подпись «Твой Сладкий Ежик» мне что-то скажет. Но дело в том, что я очень многих называла так…

Позже, когда кончились «юбилейные торжества», я попыталась его вычислить по стилю, но из этого у меня ничего не получилось. Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что каждый из моих бывших возлюбленных, находясь в состоянии определенного душевного волнения, мог изъясняться в таком пафосном стиле.

Потом я попыталась навскидку, методом случайной выборки, как говорят модные нынче социологи, определить, кто же из них мог решиться на такое письмо, но очень быстро поняла, что без системы в этом деле не разобраться. Нужно вспомнить всех…

Так я и сделала. А вспомнив всех и как бы пережив свою жизнь повторно, перелюбив и перестрадав заново, я поняла, что не вправе скрывать от вас свой опыт, потому что он обширен и поучителен.

Вспоминая своих возлюбленных, я попыталась кого могла отыскать и многих нашла… Это навело меня на грустные размышления. Я сделала печальный вывод: человек с возрастом не становится ни хуже ни лучше, человек с возрастом усугубляется. Скупой становится еще скупее, добрый — добрее. Глупец глупеет, а умный набирается еще большей мудрости.

Чтобы хоть одну из вас уберечь от ошибок, в изобилии совершенных мною, я и села за этот тяжелый, но радостный труд.

Но прежде чем начать последовательно перебирать содержимое моего любовного сундука, я должна в нескольких словах рассказать о себе.

Я родилась и прожила всю жизнь в Москве, на Тверском бульваре, почти напротив театра им. А. С. Пушкина, на той же стороне, где долго стояло странно полукруглое недостроенное сооружение красного кирпича, которое в шестидесятых годах наполовину взорвали, а из оставшейся половины построили новый MXАT им. М. Горького. Только мой дом ближе к Никитским воротам. Москвичи наверняка знают этот семиэтажный дом темно-мышиного цвета с аркой над единственной входной дверью, с высокими и узкими, точно бойницы, окнами.

Потолки в нашем доме чуть больше пяти метров. Предприимчивые жильцы построили себе антресоли и получили вместо одной две комнаты с потолками по два с половиной.

Это даже немного выше, чем в так называемых "хрущобах"

Господи, а как москвичи в свое время радовались этим панельным пятиэтажкам, с какой теплотой произносили слово «Черемушки». 'Гуда переехала добрая половина жильцов нашего дома, которые до этого жили в коммуналках по девять семей.

Вы можете себе представить девять хозяек одновременно на одной кухне? Да еще тройку карапузов, ползающих у нас под ногами, когда вы несете полную кастрюлю борща, да пару неопохмеленных мужей, которые тут же, дуэтом, клянчат у своих, а заодно и у чужих жен трояк на водку?

Я частенько бывала на такой кухне в доме моей самой близкой подруги Татьяны, живущей неподалеку от меня. А сама я, к счастью, всю жизнь прожила в отдельной трехкомнатной квартире. Есть и такие в нашем доме. Ее еще до революции купил мой дедушка, известный акушер-гинеколог.

И прадедушка мой был акушером-гинекологом, но учился он в Петербурге, а жил и работал в Сызрани и был там, пожалуй, более знаменит, чем сын, выучившийся и сделавший свою карьеру в Москве.

Моя бабушка Анна Александровна никакого специального образования не имела. Она закончила в Москве Александровский институт благородных девиц, где ее научили держать спину и правильно ходить, шить, вязать крючком и на спицах, вышивать гладью, стилем «рококо», простым и болгарским крестом, готовить, рачительно вести хозяйство и планировать домашний бюджет, ухаживать за маленькими детьми и воспитывать старшеньких, красиво, модно и дешево одеваться, а также играть на фортепьяно, рисовать, говорить по-французски, поддерживать интересную беседу, разбираться в изобразительном искусстве и литературе и еще великому множеству столь необходимых нам, женщинам, мелочей.

Бабушка часть своих знаний передала мне. Мы с ней очень дружили. Особенно в последние годы, когда остались вдвоем. Она любила меня без памяти, хотя почти никогда не говорила об этом. Она совершенно не умела сюсюкать. Очевидно, ее отучили от этого в том же институте.

Моя мама, Елизавета Михайловна, пошла по стопам своего отца и деда. Она закончила Первый медицинский институт в Москве и стала акушером-гинекологом, справедливо полагая, что на эту профессию всегда будет спрос, раз даже во время революции комиссары не тронули дедушку в его просторной докторской квартире. Ведь и у вождей революции есть жены, которые подвержены женским болезням, рожают либо, напротив, не желают рожать.