Триш Доллер - Практически нормальная жизнь (ЛП) Страница 4

Тем не менее, разве я не должен радоваться тому, что вернулся к ним? Почему группа ребят, которых я знаю меньше года, стала мне ближе моей собственной семьи?

– Ты все мои посылки получил? – интересуется мама, передав мне миску картофельного пюре. Смирившись с тем, что я уйду в армию с ее благословением или без, она решила стать образцовой Военной Мамой с не меньшим энтузиазмом, чем была Футбольной Мамой. Зарегистрировалась на всевозможных интернет-форумах, где общались родители морских пехотинцев, прицепила магнит в виде желтой ленточки с девизом "Поддержим наши войска" на свой джип и маниакально слала посылки из дома.

Учитывая различные церковные группы, организации, писавшие письма поддержки военным, и родителей, не удивительно, если парень получал пятнадцать посылок разом. Почте мы радовались, словно Рождеству, когда сидя на полу скрестив ноги, открываешь подарки. Мама обычно присылала отличные вещи – химические нагреватели, растворимый кофе, сладости, и даже портативный душ на солнечных батареях, который у меня украл кто-то из солдат Афганской армии, прежде чем я успел им воспользоваться.

– Да, мэм. Спасибо. – Я нечасто отвечал, однако в свою защиту могу сказать – мы были практически отрезаны от внешнего мира первые пару месяцев после прибытия в Афганистан. Потом наше отделение получило спутниковый телефон, и нам разрешили звонить домой каждые две недели. Но разговаривать позволяли не дольше пяти минут. Во время одного из таких звонков я предложил маме поубавить количество зубной нити и триллеров в мягких обложках, а вместо них присылать канцелярские принадлежности для местной детворы, которая вечно клянчит у нас что-нибудь. – Дети пришли в восторг от ручек и мелков. – Вода. Конфеты. Еда. Ручки. Не знаю, почему, но им нравились пишущие ручки. – Я, эмм… извини, что редко звонил.

Ее глаза расширяются. Наверно, потому что я редко извиняюсь.

– Ну, мы пришли к выводу, что ты наверняка был очень занят.

В период пребывания в Афганистане – да, а вот на время подготовительного лагеря и пехотной школы оправданий у меня не имелось. Мама писала мне тонны писем. Я не ответил ни на одно. Позвонил ей в первый день из лагеря новобранцев и продиктовал слова, напечатанные на памятке возле телефонного аппарата: "Это рекрут Стефенсон. Я благополучно прибыл на Пэррис Айленд. Пожалуйста, не присылайте мне еду или громоздкие вещи почтой. Через три-пять дней я отправлю вам открытку со своим новым адресом. Спасибо за вашу поддержку".

Вот, собственно, и все. Не считая нескольких пятиминутных телефонных разговоров, я не общался с матерью больше года. 

– Эллен всегда звонила мне после того, как получала письма от Чарли, – говорит она. – Поэтому я знала, что ты в порядке.

В подготовительном лагере мы все делали в алфавитном порядке, так что двух других рекрутов, чьи имена я запомнил первыми, звали Ли Степлс и Чарли Суини. Один из них всегда был впереди или позади меня, смотря как вздумается нашему инструктору. Степлс меня раздражал, потому что он плакал после того, как нас обстригли налысо. В смысле, ладно, я в состоянии понять, почему стрижку под ноль можно рассматривать как деградацию, ведь ты лишаешься черты, выделяющей тебя среди остальных, но, серьезно, какого хрена. Волосы опять отрастут. В любом случае, когда нас наконец-то отпустили спать после суток бодрствования, нам с Чарли выдали одну койку: Стефенсон – на верхнем уровне, Суини – на нижнем. Мы разделись до шортов и футболок, когда Чарли сказал:

– Эй, Стефенсон, я слышал, если будешь ходить на службы буддистской церкви по воскресеньям, тебе позволят поспать подольше.

– Знаю, – ответил я. – А если назовешься евреем, тебе разрешат посещать субботние службы, и в воскресенье свободное время тоже дадут.

Чарли рассмеялся.

– Мне нравится ход твоих мыслей.

Не стану упоминать, что я сходу понял – мы подружимся. Он не был нытиком, как Степлс. Не знаю, почему именно Чарли стал моим лучшим другом. Я не находил конкретных причин для этого. Он поддерживал меня. Я поддерживал его. И точка. Полагаю, каким-то образом наши матери тоже подружились.

– Мы так гордимся тобой. – Мамины глаза наполняются слезами. Отец согласно кивает, что наводит меня на мысль – а не мчатся ли к нам четыре всадника Апокалипсиса.

– Ну, каково там было? – Папин взгляд светится кое-чем, чего я не наблюдал уже несколько лет. По крайней мере, если он смотрел на меня. – Ты кого-нибудь убил?

Ему любопытно. Кому бы не было? Только как мне ответить на этот вопрос? Да, я убивал, но это не похоже на видеоигры, в которых ты мочишь плохих парней. Когда впервые застрелил человека, думал, меня стошнит, но я не мог себе этого позволить, потому что мы находились в пылу перестрелки, и мне нельзя было прекращать огонь. Я не скажу такого отцу. Не за ужином. Никогда.  

– Мне не очень хочется говорить на эту тему.

Его гордость развеивается, он прищуривает глаза.

– Почему? Считаешь, что слишком хорош…

– Трэвис, я тебе не говорила? – перебивает отца мама. – В Тампе есть организация, которая собирает школьные принадлежности для детей…

– Я уверен, что он не хочет слушать про твои маленькие проекты, Линда, – встревает папа. То, что он так с ней разговаривает, меня удивляет. Невзирая на наши препирательства, к ней отец всегда относился хорошо.

– Нет, пап. Я не думаю, что слишком хорош, чтобы рассказать тебе об Афганистане. Просто не хочу говорить про убийства за гребанным столом. – Не дожидаясь его ответа, поворачиваюсь к маме. – И мне очень хочется послушать про твои проекты.

Она бросает нервный взгляд на отца. Он пожимает плечами, широко разведя руки, и закатывает глаза. У него на пальце сверкает памятное кольцо в честь победы в Супер-Кубке – внушительное напоминание, что он – Победитель.

– Я просто… – мама путается в словах, свет в ее глазах меркнет. – Я просто хотела сказать, что предложила им открыть филиал тут, в Форт-Майерс.

– Здорово. – Я улыбаюсь ей. Маленькие попрошайки на первых парах не сильно нас доставали, потому что боялись, однако спустя какое-то время стали довольно алчными и настойчивыми. Хотя маме я этого не говорю. Она кажется такой радостной. – Детвора обожает подобные вещицы. Ручки, бумагу, мячи, всяких плюшевых зверей. Они с ума по ним сходят.

– Разрешите удалиться? – Райан сминает свою салфетку, бросает ее на тарелку. – У меня, эмм… – Он встречается со мной взглядом на долю секунды, после чего нервно отводит глаза. Свидание. У него свидание с Пэйдж. – Я должен встретиться с друзьями.

– Возможно, Трэвис тоже захочет пойти, – предлагает мама.