Нора Робертс - Синий георгин Страница 4

Ее попросили отослать детей к соседям, чтобы все ей объяснить.

Но как можно объяснить невозможное, немыслимое?

Ошибка. Буря, удар молнии. И все навсегда изменилось. Одно мгновение, и мужчины, которого она любит, отца ее детей, больше нет на свете.

Вы хотите кому-нибудь позвонить!

Кому ей звонить, кроме Кевина? Он — ее муж, ее друг, ее жизнь.

Они что-то говорили о подробностях, распоряжениях, психологической консультации. Они сочувствовали ее горю. Их слова глухо отдавались в ее мозгу.

Люди с серьезными лицами ушли, и она осталась одна в доме, который они с Кевином купили, когда она была беременна Люком. В доме, на который они копили, который вместе красили и обставляли. В доме с садом, который она сама спланировала.

Буря полетела куда-то дальше, и стало тихо. Бывало ли когда-нибудь прежде так тихо? Стелла слышала биение собственного сердца, тихое гудение включившегося обогревателя, дробь капающей из водосточных труб дождевой воды.

А потом она услышала причитания. Свои причитания. Она лежала на полу у парадной двери, свернувшись калачиком, словно пытаясь отгородиться, защититься от страшной реальности. Как будто, если она не поверит, Кевин вернется. Слез не было, пока не было. Они скапливались где-то внутри, закручивались тугим узлом и не могли прорваться сквозь охватившее ее горе. У нее не было сил ни шевельнуться, ни заплакать. Она лежала на полу и подвывала, как раненый зверек.

Когда она, покачиваясь, наконец встала на ноги, было уже темно. Ее подташнивало, голова казалась совершенно пустой. Кевин... Где-то в этой пустой голове вертелось только его имя.

Она должна забрать детей. Она должна привести детей домой. Она должна сказать детям.

О боже, боже! Как она сможет им это сказать?

Стелла нащупала дверную ручку и вышла в промозглый мрак. В голове по-прежнему господство¬вала благословенная пустота. Она оставила дверь открытой. Прошла по дорожке между пышными хризантемами и астрами, мимо глянцевых зеленых листьев азалий, которые они с Кевином посадили чудесным весенним днем.

Она перешла улицу, как слепая, не замечая луж и промочив туфли, по сырой траве подошла к со¬седскому крыльцу с зажженным фонарем над дверью.

Как же зовут ее соседку?.. Забавно. Они знакомы четыре года. По очереди возили детей в школу, иногда вместе ходили по магазинам. Но она никак не может вспомнить...

Ах да! Конечно же! Дайан. Дайан и Адам Перкинз и их дети Джесси и Уайтт. «Милая семья», — тупо подумала она. Милая нормальная семья. Всего пару недель назад они устроили пикник с барбекю на заднем дворе. Кевин жарил на гриле цыплят. Он любит... любил возиться с грилем. Они пили хорошее вино, весело смеялись, а дети играли. Уайтт упал и расцарапал коленку.

Конечно, она помнит. Как не помнить.

Но она стояла перед чужой дверью, не совсем понимая, что она здесь делает.

Ее дети. Да, да. Она пришла за своими детьми. Она должна сказать им.

Не думать. Стелла мобилизовала остатки силы воли. Пока не думать. Если думать, можно рассыпаться. Разлететься на миллион кусков, которые вовек не соберешь.

Она нужна своим детям. Она им нужна. Кроме нее, у них никого нет.

Стелла подавила слезы и позвонила.

Она увидела Дайан будто через тонкий, подернутый рябью слой воды, издалека услышала ее голос. Почувствовала руки, сочувственно обвившие ее.

«Но твой муж жив, — подумала она. — Твоя жизнь не кончена. Твой мир точно такой, каким был пять минут назад. Поэтому ты не знаешь. Не можешь знать».

Стелла задрожала и отпрянула.

—Нет! Пожалуйста, не сейчас. Я сейчас не могу. Я должна отвести мальчиков домой.

—Я пойду с тобой. — Дайан со слезами на глазах протянула руку, коснулась волос Стеллы. — Хочешь, я пойду с тобой, останусь у тебя?

—Нет. Не сейчас. Мне нужны... мальчики.

—Я их приведу. Зайди в дом, Стелла.

Она отрицательно покачала головой.

—Хорошо. Они в гостиной. Я приведу их. Стелла, если я что-то, что угодно, могу для тебя сделать, ты только скажи, позвони. Мне жаль!.. Мне так жаль...

Стелла стояла в темноте, смотрела на освещенную прихожую и ждала.

Послышались возражения, жалобы, возня, шаги. И вот ее мальчики перед ней: Гэвин с отцовскими белокурыми волосами, Люк с отцовскими губами.

—Мы не хотим уходить! — возмущался Гэвин. — Мы играли. Почему мы не можем закончить?

—Не сейчас. Сейчас нам пора домой.

—Но я выигрывал! Это нечестно, и...

—Гэвин, мы должны уйти.

—Папочка дома?

Стелла посмотрела вниз — на Люка, на его счастливое личико — и чуть не сорвалась.

—Нет, — она наклонилась, подхватила его, прикоснулась губами к губам, так похожим на губы Кевина. — Идемте домой.

Она взяла Гэвина за руку и пошла назад, к своему пустому дому.

—Если бы папа был дома, он разрешил бы мне закончить! — По щекам Гэвина потекли злые слезы. — Я хочу папу.

—Я знаю. Я тоже хочу.

—А мы можем завести собаку? — вдруг спросил Люк и руками повернул ее голову к себе. — Можно, я спрошу папочку? Можно нам собачку, как у Джесси и Уайатта?

—Мы поговорим об этом позже.

—Я хочу папу! — Гэвин сорвался на крик.

«Он чувствует, — подумала Стелла. — Он чувствует что-то неправильное, что-то ужасно неправильное. Мне придется им сказать. Я должна сказать им сейчас».

—Присядем.

Она очень аккуратно, очень тщательно закрыла входную дверь, подошла к дивану и села, усадив Люка себе на колени. Свободной рукой она обняла за плечи Гэвина.

—Если бы у меня была собака, — очень серьезно сообщил ей Люк, — я бы о ней заботился. Когда приедет папочка?

—Он не приедет. Он не может.

—У него важные дела?

—Он...

«Господи, помоги мне! Господи, помоги мне!»

—Произошла катастрофа. Наш папа попал в катастрофу.

—Это как? Когда сталкиваются машины? — спросил Люк, а Гэвин ничего не сказал, совсем ничего, только прожигал взглядом ее лицо.

—Случилась очень страшная катастрофа. Папочке пришлось уйти на небо.

—Но потом он вернется домой.

—Он не может. Он больше не может вернуться домой. Ему теперь придется остаться на небе.

—Я не хочу, чтобы он там остался! — Гэвин попытался вывернуться, но Стелла держала его крепко. — Пусть он вернется домой сейчас.

—Милый, я тоже хочу, чтобы он вернулся. Но он не может вернуться к нам, как бы сильно мы этого ни хотели.

Губы Люка задрожали.

—Он на нас сердится?

—Нет, нет! Что ты, малыш. Нет, — Стелла прижалась лицом к его волосам. Ее снова затошнило, а то, что осталось от сердца, запульсировало, как глубокая рана. — Он на нас не сердится. Он любит нас. Он всегда будет нас любить.