Николь Фосселер - Под шафрановой луной Страница 4

– Ты сделала мне очень неожиданное и грандиозное предложение, Майюшка, – его голос весело дрожал, – правда, с таким мужем, как я, у тебя будет не много друзей, подумай как следует! Но я с удовольствием вернусь к этому разговору, когда мы опять встретимся. А пока, – он отодвинул ее от себя и дотронулся пальцем до кончика ее носа, – прилежно выполняй все уроки, слушайся папу и маму. Ты же знаешь, я не люблю глупых женщин! Я буду писать тебе так часто, как только смогу. Согласны, юная леди?

Майя закивала, так что ее кофейные локоны запрыгали вокруг головы, словно подтверждая согласие, и Ричард поднялся.

– Спасибо вам, профессор. За все. – Они обменялись коротким, крепким рукопожатием. – Нет-нет, не провожайте.

Чувствуя абсолютную беспомощность, вложив ледяные пальчики в теплую руку отца, Майя смотрела, как Ричард Бертон устремился вниз по лестнице и в одночасье исчез из ее маленького мира.

I

Под сенью башен

Туда кидается дурак, где ангел побоится сделать шаг.

«Туда кидается дурак, где ангел побоится сделать шаг!»

И ангелы, и дураки в одном похожи:

Природы зову следуя своей,

Они не ищут выгоды ничьей и кары не боятся тоже.

1

– Майя! Ну-ка вернись! Я с тобой еще не закончила! Майя! – Срывающийся голос Марты Гринвуд пронзил весь Блэкхолл, от галереи верхнего этажа до самых укромных уголков.

– Зато я закончила, мамочка, – решительно отрезала Майя, громко ступая, спустилась по лестнице и накинула шаль.

Внизу, в холле, они чуть не столкнулись с Хазель, та едва успела спасти поднос с чаем и бисквитным печеньем, который несла перед собой. Горничная ошеломленно посмотрела вслед Майе: та без приветствий пролетела мимо, рывком распахнула стеклянную дверь и выбежала в сад. Ледяной ветер ворвался в холл, принеся с собой несколько снежинок. Хазель прислушалась. Сверху раздавались приглушенные голоса, мисс Ангелина пыталась успокоить не на шутку разволновавшуюся миссис Гринвуд. Хазель со вздохом поставила поднос на приставной столик у лестницы. Взявшись за круглую дверную ручку, она наблюдала, как Майя шла по саду, спотыкаясь и утопая в рыхлом снегу: укутанный шалью силуэт в тусклом свете зимнего вечера, в каждом движении – бунт и ярость.

– Бедняжка, – сочувственно пробормотала Хазель, – из-за хозяйки ей приходится так нелегко…

Она мягко прикрыла дверь и поспешила отнести чай наверх, пока не остыл.

Майя исступленно шагала по снегу, не обращая внимания на промокшие ботинки и отяжелевший от влаги подол. Остановилась она только у старой яблони, смахнула толстый слой снега с качелей, из которых давно выросла, и повалилась на сиденье. Крепко обхватив себя руками и воткнув каблуки в промерзшую землю, она стала покачиваться туда и обратно, нахмурив лоб. На глаза навернулись жгучие слезы, но она их шумно втянула в себя носом и уставилась в одну точку. Такая несправедливость!

Достав из прямоугольного выреза платья конверт, вырванный из рук матери – причину сегодняшнего скандала, – она задумчиво подержала его в ладонях, прежде чем распечатать.

Каир, 4 декабря 1853, отель «Шепхердс»

Мой котеночек!

Не беспокойся – в недуге, что приковал меня к постели, нет ничего серьезного, как я и писал. Прочие подробности не стоят внимания молодой дамы. Главное, я чувствую себя уже совсем здоровым и крепким, чем и спешу тебя порадовать, дорогая Майя.

Я воспользовался прописанным постельным режимом, чтобы поработать над набросками, сделанными в Мекке и Медине. Здесь есть художник, он может мне помочь, в Индии – нет. Но записки о том, как я совершил хадж, путешествие в Мекку и Медину, переодевшись паломником, продвигаются очень медленно. Письмо утомляет мозг, а мозг утомляет тело.

Я встретился с доктором Иоганном Крапфом и расспросил его об истоках Белого Нила, Килиманджаро и Лунных горах. Мне удалось у него узнать, что истории арабского торговца, которые я привез с собой, стали основой для открытия, совершенного мной за чтением лекций Птолемея. Тот пишет: рядом с Ароматами, по правую руку от пигмеев, в двадцати пяти днях пути, находятся озера, откуда течет Нил… Мне удалось найти ответ на загадку, Майя, приподнять покрывало Изиды! Многие годы исследователи отправлялись вверх по течению Нила, стремясь найти его истоки, но до сегодняшнего дня – тщетно. Тот, кому это удастся, войдет в историю!

В следующем сезоне я хочу исследовать континентальную Африку, если получу отпуск. Предоставь мне правительство достаточно средств, я смог бы нанять несколько хороших специалистов в сопровождение (одного – для географических измерений, другого – для изучения ботаники) и не усомнился бы в грандиозном успехе. Я посетил Аравию. Путешествие доставило мне настоящее наслаждение, с удовольствием провел бы несколько лет на восточном побережье полуострова. Но это не принесет науке ничего нового, кроме нескольких открытий очередных оазисов и племен. Никаких лошадей, никаких пряностей, да и львиная доля традиций аравийцев уже описана в книге Вреде – смехотворной, если только услышанные мною тут рассказы о его исследованиях правдивы.

Очень рад, что тебе нравятся все книги, которые я советую, – чтение расширяет горизонты. Только не попадись с этой литературой – твоя матушка придет в ужас от подобного воспитания! Помолись в Рождество за мою грешную душу и не забывай меня, старого мошенника.

Навеки твой,

Ричард.

Это письмо было последним в длинной веренице посланий, что сопровождали Майю все ее детство и годы взросления. Письма из Бомбея, Гуджарата и Синда, с побережья Гоа и голубых гор Нилгири, из Хайдарабада и Александрии… В самих этих названиях слышался привкус и аромат шафрана и кориандра, корицы и перца, веяло солнечным теплом и приключениями. Долгожданные конверты! При вскрытии из них высыпался песок, красные приправы и зеленая хна, а бумага словно была пропитана морской солью, гвалтом восточного базара и тишиной одиноких горных вершин…

Но госпожа Марта была уверена: эти письма – последнее, что должно попадать в руки ее дочери. Слава неслась впереди сэра Ричарда Бертона, и слава более чем сомнительная. Он снискал признание за мужественность и храбрость, гениальные способности к языкам и одержимость истинного исследователя. Но сахиб (господин), который открыто сожительствовал с индийской возлюбленной и фамильярничал с коренным населением, переходил всякие границы хорошего тона и демонстрировал крайнее неуважение к господствующим правилам и обычаям – это уже слишком! Ходили слухи, что по секретному поручению генерала Напьера Бертон даже разведал публичный дом, куда частенько захаживали английские солдаты. Судя по подробнейшему отчету, он принимал непосредственное участие во всякого рода распутстве – «вплоть до противоестественного разврата с юношами», шептали сплетники, содрогаясь от ужаса. А этим летом Бертон переоделся арабом и совершил путешествие в священные города мусульман – немыслимое для любого праведного христианина паломничество, грозящее неминуемой смертью.