Ирина Кисельгоф - Соль любви Страница 4

Дядя Гера вкрутил в сову новую лампочку. Ночью сова светила ему своим розовым нутром. Так бабушка осталась с ним. Как А Бао А Ку.

А я начала разглядывать небесные атласы. Сам на сам.

С дядей Герой мы тоже молчали целыми днями. Он много работал. Как классного специалиста его сразу взяли на работу. Он сидел за компьютером сутками. Меня это устраивало, мне никто не докучал. Если бы на меня обрушили внимание, я бы этого не вынесла. Я к такому не привыкла.

Он зашел ко мне как-то раз. Ночью. Я смотрела «Проклятие». Раз в пятый. Самое страшное в нем лицо перед объективом видеокамеры наблюдения. И жуткое, утробное урчание. Сначала тихо, потом громче и громче. Где-то за пределами видимости.

– Не спишь? – спросил он.

– Угу, – ответила я.

– Интересные люди японцы, – сказал он.

– Чем?

– Только японец может додуматься написать портреты красавиц шести лучших домов, чтобы передать не портретное сходство, а их настроение.

– И что здесь такого?

– В том-то и дело, что ничего. Но прежде, как мне кажется, до этого никто не додумался.

– А как его зовут? Этого японца?

– Китагава Утамаро.

– А. Дашь посмотреть? Прямо сейчас.

– Ну, пойдем.

Я смотрела на одну и ту же женщину, жившую одновременно в шести лучших домах Японии. У этой женщины на всех шести портретах было одно и то же выражение лица. Черно-белое. Все японки похожи одна на другую. Эти в особенности. Или живший в восемнадцатом веке художник Утамаро нас просто дурачил. Я отложила книгу в сторону – я чувствовала разочарование.

– Не понравилось?

– Средне, – замялась я. – Вообще-то так себе.

– Ну иди тогда спать.

Я уже закрывала дверь, но все же решила поставить точку, чтобы не выглядеть полной дурой.

– Это одна и та же женщина. Во всех шести домах. Одновременно.

– Что ты сказала? – воскликнул дядя Гера и развернулся ко мне. Как избушка на курьих ножках. К компьютеру задом, ко мне передом.

– Одновременно, – повторила я. – Твой Утамаро дурит нас из восемнадцатого века. Прямо сейчас.

– Потрясающе! – рассмеялся он. – Мне бы твою голову, я бы горы своротил!

Я посмотрела на голову дяди Геры. Ее контуры были седыми от света маленькой офисной лампы, прикрученной к столу. Лицо терялось в темноте. Я видела только черные дыры глаз, носа и рта. Не хотела я его голову.

– Мне моя голова дорога как память, – отшутилась я дежурно.

– И правильно. Я бы на твоем месте твою голову никому не отдал бы.

– Спок нок, – попрощалась я.

– Спок, – он махнул мне черной рукой, ее контуры серебрились светом офисной лампы.

Я легла спать, и мне приснились шесть японских красавиц. Они были разными. И выражение их лиц разнилось. Три белых и три черных настроения, расположенных в шахматном порядке. Верящее, надеющееся, любящее и ни во что не верящее, ни на кого не надеющееся и никем не любимое. Но почему-то все красавицы жили в одном доме. В моем.

Дядя Гера сутками сидел за компьютером. Сначала дома, потом на работе, потом снова дома. Я ходила в школу и дружила с самой некрасивой девочкой в классе. С ней никто не знался, кроме меня. Я общалась с ней потому, что была новенькой. Я так и осталась новенькой все годы моей школьной жизни. Нас никто не замечал. И слава богу. Приходили другие новенькие, если они рыпались, их мочили в сортире. Короче, били руками и ногами в школьном туалете, чтобы учителя не узнали. Избитые новенькие превращались в стареньких или исчезали как дым. Меня никто не трогал, потому что я всегда молчала. Мне просто нечего было сказать. Я была неинтересной.

После школы я часто бродила по городу. Мне нравилось смотреть на воду. Я перевешивалась через чугунные перила моста у моего дома и глазела на реку. Ее вода казалась темной и мутной, она шевелилась сама по себе, неся и закручивая бумагу, пластиковые пакеты, листья и ветки. В ней кишели бактерии, полезные, бесполезные и ужасные. Реки не бывают стерильными, я узнала об этом из уроков биологии.

Под мостом всегда было темно, даже летом, в самый солнечный день. Там прятался рот живой реки, мост гнулся усами, каменные усы росли на ее губах.

– Привет, живая протоплазма, – говорила я.

Живая протоплазма булькала под мостом, приглашая к себе. Я мечтала прыгнуть в реку и бездумно плыть по течению к своему собственному причалу. Но ни разу так и не прыгнула. Не знаю почему. Наверное, оттого, что в реке жили бактерии.

Я уселась на стол дяди Геры и заболтала ногами.

– Есть хочу, – объявила я.

– Мне некогда. Приготовь сама.

– Бабушка велела тебе обо мне заботиться. Ты обещал. Вот иди и заботься.

– Скучно? – дядя Гера развернулся ко мне.

– Средне.

Я засмотрелась на сетчатое веретено, кружащееся в мониторе. Это была не заставка. Веретено меняло цвет, у него виднелись свет и тень, оно превращалось в спираль, складывалось в бублик, разворачивалось веером, раскладывалось параллельными спицами, потом снова кружилось веретеном. На вуаль веретена, как бусины, были нанизаны электронные цифры.

– Они улетают и всегда возвращаются на свое место, – сказала я. – Туда, откуда улетели.

– Кто? – дядя Гера перевел взгляд на монитор.

– Дирижабли. Они взлетают и становятся золотыми, а когда возвращаются…

Дядя Гера смотрел на меня во все глаза, мне даже стало неловко. Он мог принять меня за сумасшедшую.

– Становятся серо-буро-малиновыми в крапинку, – буркнула я и прекратила болтать ногами.

– Откуда ты все знаешь? – спросил он.

– Ничего я не знаю.

Я спрыгнула с его стола и пошла на кухню жарить яичницу на двоих. Дядя Гера сел за кухонный стол и принялся сверлить мне спину взглядом.

– Слушай, – наконец сказал он. – Что ты еще знаешь?

– Про что?

– Про все.

– Я двоечница, – ответила я. – Хотя чаще троечница.

– Это твои учителя двоечники, – не согласился он.

– Это все знают, – согласилась я. – А ты что знаешь?

И дядя Гера рассказал мне о том, что прошлого нет и будущего нет. Они существуют одновременно. Время можно изменить, растянуть, сократить, изогнуть, искривить, сложить складками. Точнее, время само себя меняет. А еще можно оказаться в другой жизни, оставшись одновременно в этой. Путешествовать во времени, не покидая собственного дома.

Он говорил, а я видела космический корабль, несущийся в облако стремительно сближающихся голубых звезд. Звезды отлетали назад и, краснея, шипели в ледяном вакууме беспредельной Вселенной. Туннель времени и пространства длился бесконечной трубой, свернутой черным кольцом. Мой звездолет вернулся домой раньше, чем стартовал, я даже не успела состариться.

– Поняла? – спросил дядя Гера.