Анхела Бесерра - Любовь-нелюбовь Страница 4

В воздухе пахло дождем, и этот свежий запах взбодрил Фьямму. Ветер хлестнул ее по щеке, и она окончательно пришла в себя. Был месяц ветров, и в ее городе хорошо знали, что это такое. Скоро начнутся проливные дожди. Лить будет как из ведра. "Женихи с неба посыплются", — говорила про такие дожди мать, когда Фьямма была маленькой. И она верила. И смотрела в небо, ожидая, когда же из туч начнут падать сотни мальчиков. Раскинув руки, они будут парить над землей, как чайки, не ведая своей судьбы. Фьямма думала, что для каждой девочки должен упасть с неба свой мальчик и что тот, который предназначен ей, будет самым красивым. Что может быть милее детской наивности! Как ей хотелось бы снова поверить в чудеса! Но ее вера таяла с каждым днем — Фьямма столько пережила вместе со своими пациентками, что сердце ее очерствело... Чувства умирали в ней. Как давно она не испытывала волнения? И плакать она почти разучилась, а нет ничего хуже, чем разучиться плакать, потому что слезы очищают, и когда их нет, исчезает печаль, а без печали не найти дороги к радости, к счастью ощущать себя живым и живущим.

Ей давно уже все было безразлично. Она подумала, что скоро начнет умирать по частям. Потому что больше ни о чем не мечтала. Скука и однообразие просочились в ее дом через дверную щель и заполонили все. Даже то, что она больше всего любила. "Мартин", — подумала она. Ей вспомнился день, когда они познакомились.

Был праздник. На вечерних улицах шумел карнавал, но Фьямма сбежала от его шума к влажному морю: она любила одиночество прибоя, его мерную музыку. Она сняла туфли, чтобы почувствовать, как хрустят под ногами ракушки, — этот звук она тоже очень любила. У кромки воды она села на песок и заслушалась. Волны подкатывались к ее ногам и отползали прочь. Одна за другой, одна за другой, словно вдох и выдох. В те минуты она поняла, что волны — это дыхание моря. Нахлынут — отхлынут, нахлынут — отхлынут... Словно повторяют бесконечные "да" и "нет". "Да" — когда накатывают на прибрежный песок, и "нет" — когда уползают обратно. "Да"... когда овладевают. "Нет"... когда бросают. Погруженная в свои мысли, она не сразу заметила, что уже не одна на берегу. Неподалеку от того места, где она сидела, стоял какой-то человек, наблюдая, как волны играют оторвавшейся от привязи рыбацкой лодкой.

Издалека еще слышались отзвуки праздника, с которого она сбежала.

Казалось, мужчина не обращал на Фьямму никакого внимания, но на самом деле он ее давно заметил и надеялся еще какое-то время побыть рядом с ней, наслаждаясь влажной тишиной.

Шел мелкий дождик из тех, что кажутся безобидными, но на самом деле способны промочить до костей. Неожиданный порыв ураганного ветра несколько раз перевернул лодку. Потом она еще некоторое время кружилась на месте, пока гигантская волна не вышвырнула ее на берег.

Брюхом кверху кружилась лодка по песку, словно хотела зарыться в него. Наконец, описав идеальный круг, она взмыла в воздух, поднятая новым бешеным порывом ветра, и рухнула на гребень подкатившей к берегу волны. В оставленном ею круге песчинки сверкали, словно крохотные золотые крупинки. Ураган так же внезапно утих, оставив во влажном воздухе ощущение тайны. Фьямме все это показалось знаком свыше, приглашением к чему-то необычайному. Как зачарованная, двинулась она в сторону круга, краем глаза заметив, что неизвестный сделал то же самое. Повинуясь молчаливому! приказу ночи, опустились они на песок в центре круга и бесконечный миг смотрели друг другу в глаза. И в глазах незнакомца Фьямма увидела свою душу. И полюбила его, ничего о нем не зная. А он, взрывая ночь словами, спросил ее, каков на вкус дождь. Попробовав дождинку на язык, Фьямма ответила: "У него вкус слез". И незнакомец, сделав то же самое, добавил, что у дождя еще и вкус моря.

Он отвел с ее лба длинный влажный локон и провел рукой по ее щеке так нежно, как не проводил никто и никогда. Она ждала, что он поцелует ее, но он не поцеловал. Раскинув руки, они лежали на мокром песке и, казалось, ждали, пока падающая с небес влага наполнит собою все их чувства. Глубоким сильным голосом он читал ей стихи — соленые, пенные, нежные стихи о море:

Волны —

Пряди, разметенные в смятеньи,

Пена растекающейся страсти,

Призрак ускользающего счастья.

Сколько муки

В их безумном вальсе...

...а она была как во сне. Незнакомец, не переставая ласкать ее черные локоны, опутывал ее словами, наполняя неизведанной дотоле радостью ее детские мечты.

С тех пор они встречались каждый вечер — любовались закатами, бродили в сумерках, собирали раковины (море выплевывало их в предзакатный час), и вскоре стали неразлучны, слились в одно целое. Жили, опьяненные ласками и мечтами, проваливаясь в сладкую бездну всякий раз, когда губы их сливались в поцелуе и влажный язык, казалось, прикасался к самой душе...

Страшный раскат грома прервал ее мысли. В колокольню собора ударила молния, и все колокола тревожно зазвонили. Был полдень, но тучи так плотно заволокли небо, что казалось, уже наступил вечер. На улице не было ни души. "Наверное, все обедают", — подумала Фьямма. В этом городе еще соблюдался установившийся столетия назад распорядок дня. Когда она перестала бояться грозы? Давным-давно, совсем ребенком, она спряталась в шкаф, увидев, как молния расщепила надвое старое манговое дерево во дворике голубого дома, где они жила тогда с родителями, и мать искала ее два дня. Два дня, которые показались ей вечной ночью, потому что за закрытую дверь шкафа не проникал свет, и она думала, что до сих пор не рассвело. И что, наверное, никогда уже не рассветет. Это Мартин научил ее не бояться. Научил любить ветер и шторм, носом чувствовать перемену погоды, разбираться в ураганах и циклонах, определять время по длине теней.

Фьямма снова начала думать о муже — сегодня он должен был вернуться из командировки. У них уже не было важных тем для разговора. Они обсуждали мелочи. Спрашивали друг друга: "Ну, как твои пациенты?" Или: "Что новенького в твоей редакции?.." Любовь износилась, как подошвы любимых туфель. Они дошли до того, что стали обсуждать погоду — строили прогнозы на следующий день, перед тем как торопливо поцеловать друг друга на ночь. Они коллекционировали не новые закаты, а однообразные дни. Начался этап расставания, которого обычно никто не замечает, потому что он заполнен праздниками, ужинами и общими друзьями. Делаными улыбками, путешествиями в те места, куда ездят все, модной одеждой и ожиданием концертов, на которые заранее куплены билеты.

Вместо наслаждения минутами, проведенными вдвоем, появилась необходимость быть в толпе, но так как все другие пары были похожи на них, то они решили, что вступили в закономерный этап супружеской жизни: за спиной богатое прошлое, впереди — пустое будущее. Они не заметили, как их сердца перестали рваться из груди, когда они смыкали объятия. Теперь сердца их тихонько посапывали между подушек. Не заметили и первых вздохов скуки, и широких зевков по утрам — теперь они не будили друг друга поцелуями, а их обоих будил ненавистный будильник. Они смотрели уже не в души друг другу, а лишь в глаза. Начали подмечать неприятные мелочи: неуместный смех, мокрые полотенца, брошенные на полу в ванной, беспорядок, незакрытые тюбики с зубной пастой, мятые рубашки, газета за завтраком, холодный кофе (или слишком горячий), переваренный рис, желтые брызги на крышке унитаза. Но им это казалось вполне нормальным — нельзя же прожить всю жизнь, задыхаясь от счастья. Из чужого опыта они знали, что все стабильные пары в конце концов приходили к рутинным отношениям, и это было залогом надежного союза, крепкого, как кедровый стол, не меняющий ни веса, ни формы. И им не грозил ни разрыв, ни даже ссоры.