Афанасия Уфимцева - Все еще будет Страница 4

Дверь отворилась, и на крыльцо вышла розовощекая, взращенная на свежем воздухе и натуральной еде, девушка Дуся. Предусмотрительный Николай Петрович заранее озаботился и нанял помощницу по дому. В конце концов, не Маргарите с ее образованием пироги печь да сор из углов выметать. Нет уж, друзья мои, извольте.

К приезду московских постояльцев Дуся приготовилась по-серьезному, с настоящим русским размахом, уже давно позабытым в скаредной Москве. Внушительный овальный стол в гостиной, покрытый белой кружевной скатертью, был заставлен блюдами с беляшами, шанежками, плюшками, пирожками, ватрушками и бисквитными грибочками (поблескивавшие шляпки которых были глазированы шоколадом), а также вазочками с вареньем из лесной земляники, малины и абрикосов с косточками. Из большого чайника по комнате разносился горьковатый аромат свежего чабреца. Впрочем, если в Северном Заречье завести речь о чабреце, никто не поймет, о чем, собственно, речь, поскольку эта исключительная по своей целебности трава зовется здесь богородской. А все потому, что ей принято украшать праздничную икону на Успение Пресвятой Богородицы. Ну это так, к слову. Что же касается нового дома профессора Северова, то здесь благоухание богородской травы соединялось в замысловатый букет с запахами березовых дров, печеной картошки и каких-то неведомых сушеных цветов.

Как бы то ни было, но Маргарите было не до ароматов нового дома. Попив чаю, продегустировав местное вареньице и съев пару плюшек (чтобы не обижать чувствительную Дусю), она побежала к вольной, могучей реке, звонко стуча каблучками по мокрому асфальту. Правда, весьма скоро пожалела, что нацепила туфли с этими самыми каблучками: асфальт сменился вековой брусчаткой. Сразу заковыляла как-то некрасиво, а главное – пришлось упереться взглядом в эту самую брусчатку, чтобы не ввинтиться каблуком между камнями. Заставил поднять светлы очи нарочитый басок:

– Может вас, девушка, до набережной на руках донести?

На глупую шутку качкообразного повесы не отреагировала. Но все же взгляд от злосчастных камней оторвала и пошла уверенным и легким шагом – насколько позволяла еще не совсем оправившаяся нога. Черт с ними, с каблуками.

И с местным повесой тоже.

Если отвлечься от этого глупого эпизода, то первое впечатление от Вольногор получалось весьма благоприятным. Прямо-таки каким-то сахарным. И впечатление это было обязано трем вещам. Перво-наперво, здесь все дышало нетронутой, первозданной тишиной и покоем, и Маргарита вдруг почувствовала, что вновь обретает время, украденное телефонными звонками, общением в социальных сетях и за их пределами. Во-вторых, изрядно порадовал местный воздух: он был каким-то звонким и эффект имел немножко дурманящий, пьянящий. Ну а третий аргумент в пользу города заключался в том, что был он на удивление обласканным, с привкусом старины. И неким богемным флером – на каждом шагу попадались колоритные художники. Скользнув опытным взглядом по некоторым сочным полотнам, Маргарита пришла к умозаключению, что занятие живописью, видимо, было очередной оздоровляющей процедурой-приманкой вольногорского курорта.

Пусть так, но все равно неплохо.

Ближе к реке заиграл шустрый, приветливый ветерок, задувший уже со всей силы на городской набережной. Дома там – большей частью старые, но вид у них не затхлый, а скорее свежевымытый, опрятный. Кругом кованые фонари. Вывески на всех заведениях – возрожденные, сродни тем, что были еще в старых Вольногорах, дореволюционных. А заведения самые что ни на есть занятные. Рядом с конторой под названием «Складъ местных древностей» (видимо, антикварные товары, решила Маргарита) – небольшая, но примечательная лавка «Вънчальные цветы и свъчи» (подумала: вряд ли рентабельная). Повсюду всевозможные чайные и молочные, кофейня Вольногорского общества трезвости, а также «складъ» северного меда и подвал колониальных товаров, благоухавший свежемолотым кофе. У пристани вместо такси – конные экипажи. Лошадки все годные и ладные, окрасом серые, в яблоках. Возничие одеты по форме – синий кафтан и низенький цилиндр с пряжкой спереди. Из-за скопления лошадок витала в воздухе некая душистость – хоть и не расстроившая Маргариту, но заставившая ускорить шаг.

Как раз там-то, недалеко от пристани, и поджидало ее первое приключение. Не сказать чтобы приятное. Скорее наоборот.

Метрах в десяти от берега мчалась на раздутых парусах спортивная лодка. Лодочка совсем небольшая, новенькая. Вся команда – два пацана лет восемнадцати. Впрочем, в этом ничего необычного не было. Привлекало внимание другое. Лодочка металась, как муха в паутине, а за ней гналась, не давая покоя – прижимая и тесня, моторная яхта «Скводрон». Пассажиры моторки, перегнувшись через перила и полувися над водой, извергали из глоток, к тому моменту уже на совесть промоченных, нечеловечные слова в адрес парусника. Наиболее горлопанистый орал благим матом:

– Уступи дорогу, поганец! В сторону, тебе говорят!

Река-то широкая, раздольная – противоположный берег только при ясной погоде можно рассмотреть. Места для всех вдоволь. Только вот моторка так и пинала несчастный парусник к берегу, на мель. Разогнавшись, прошла так близко, что наиболее удачливым пассажирам даже посчастливилось до парусника доплюнуть. Лодочку крепко крутануло, еще бы чуть-чуть – и перекувырнулась. Но, слава Богу, удержалась, устояла. И все ж на мель вылетела, больно скрежетнув днищем по камням, что тут же нашло отклик у наиболее чувствительных свидетелей происшествия в виде внезапно нахлынувшей зубной боли.

Невозможно со всей уверенностью сказать, как завершилось бы это злоключение, если бы один из случайных прохожих – высокий широкоплечий мужчина лет тридцати пяти – не кинулся на выручку, погрузившись в студеную воду (от чего у некоторых наблюдавших за этой сценой дам даже мурашки пошли), и не вытолкнул горемыку на воду.

Однако спасением лодки его намерения не ограничились. С завидной быстротой и ловкостью выскочил из воды, в три стремительных шага добрался до стоявшего неподалеку гимсовского[5] катера и, включив сирену, кинулся в погоню за «Скводроном». Скоро и яхта, и преследовавший ее катер скрылись за крутым изгибом реки. Собравшаяся на набережной толпа, немного погудев, начала расходиться, чтобы вновь предаться сладкому праздношатательству.

Маргарите в силу ее природного любопытства не терпелось узнать, чем все это закончится. Почему-то переживала за отчаянного безумца: раздавит его «Скводрон» почем зря. Присела на лавочку.

Рядом с ней примостился сочувствующий, из местных, – лет сорока, с победно торчащими черными бровями и лохматой бородой.