Тесса Дэр - Исцеление любовью Страница 4

А этот голос! В нем таилась угроза.

Иззи не знала, что тревожит ее сильнее: то, что этот полускрытый в тени, по-мужски красивый незнакомец так вольно обошелся с ее персоной – принес ее сюда на руках, расшнуровал ей корсет, распустил волосы, раздел до белья, – или то, что все это время она пробыла без чувств.

Она украдкой бросила еще один взгляд на незнакомца, вырисовывающегося на фоне оранжевого пламени.

Второе. Определенно второе. Она провела без чувств самые захватывающие четверть часа своей жизни. «Иззи, ты балда!»

Отчетливых воспоминаний о том, как этот человек унес ее в дом, у нее не осталось, но оказалось, что у тела есть своя память. Под одеждой оно словно горело от прикосновения сильных рук. Как будто они оставили отпечаток на прохладной коже.

– Спасибо, – произнесла она. – С вашей стороны было очень любезно внести меня в дом.

– Там чай. Слева от вас.

Щербатая кружка с дымящейся жидкостью обнаружилась на ближайшем столе – слева от Иззи, как он и сказал. Она взяла кружку обеими руками, наслаждаясь согревающим ладони теплом, и сделала длинный живительный глоток.

Ее горло словно вспыхнуло изнутри.

Иззи закашлялась.

– Что в нем?!

– Молоко. И капля виски.

Виски? Она сделала еще глоток, понимая, что в ее положении нелепо привередничать. При достаточной осторожности напиток оказался неплох. Еще глоток, и землистое дымное тепло свернулось у нее внутри в тугой клубок.

На том же столе Иззи нашла булку и вгрызлась в нее, утоляя острый голод.

– Кто вы? – спросила она с набитым ртом. Тетя Лилит ужаснулась бы при виде ее манер.

– Ротбери. Вы у меня в замке.

Иззи с трудом сглотнула. Этот человек называет себя герцогом Ротбери? Верится с трудом. Разве у герцогов нет слуг, чтобы подавать им чай и следить за их платьем?

Господи помилуй! Неужели она попала в лапы сумасшедшего?

Иззи поспешно прикрылась одеялом. Хоть она и сомневалась в правильности своей догадки, но рисковать, искушая его своим видом, не собиралась.

– Я не знала… – пролепетала она. – Значит, я должна обращаться к вам «ваша светлость»?

– Не вижу в этом смысла. Не пройдет и нескольких часов, как вы пожелаете именовать меня «этот неотесанный мерзавец, с которым меня угораздило встретиться однажды дождливым днем, но больше я не позволю ему докучать мне!».

– Я не хотела доставлять вам столько хлопот…

– С красавицами всегда хлопот не оберешься. Неважно, хотят они этого или нет.

Опять ирония. Или безумие. Иззи не знала точно, что именно. Но в одном она не сомневалась: никакая она не красавица. И неважно, как усердно она щиплет щеки или закалывает непослушные вьющиеся волосы. Она дурнушка, и тут уж ничего не поделаешь.

А ее собеседник – кто угодно, только не заурядный человек. Иззи смотрела, как он подбрасывает дрова в камин. Полено толщиной с ее бедро он подхватил легко, как щепку.

– Я мисс Изольда Гуднайт, – сообщила она. – Возможно, вы слышали эту фамилию.

Он разворошил огонь кочергой.

– С какой стати я должен был ее слышать?

– Мой отец – сэр Генри Гуднайт. Он был историком, ученым, но прославился как писатель.

– Тогда ясно, почему я впервые слышу о нем. Я не читатель.

Иззи перевела взгляд на сводчатые окна. День клонился к вечеру. Удлиняющиеся тени тревожили ее, как и то, что она до сих пор не видела лица хозяина замка. Ей не терпелось посмотреть на него, заглянуть ему в глаза. Должна же она знать, во власти какого человека оказалась.

– Видно, лорда Арчера еще придется подождать… – предположила она. – Нельзя ли пока зажечь свечу или две?

После пронизанной недовольством паузы он взял соломинку, сунул в огонь и, бережно прикрывая пламя ладонью, понес к свече, стоящей в подсвечнике на каминной полке.

Как ни странно, эта задача далась ему с большим трудом. Фитиль занялся, но хозяин замка держал соломинку, пока она не догорела до самых пальцев. Чертыхнувшись, он замахал рукой, гася пламя.

– Терпеть не могу доставлять хлопоты. Просто я… – Иззи не знала, зачем ей понадобилось это признание, – разве что стало жаль этого человека, который обжегся, лишь бы избавить ее от неудобств. – Я не люблю темноту.

Он обернулся к ней со свечой в руке. Один угол его рта приподнялся, словно чаша весов, которую перевесила ирония.

– Вот и я пока что не примирился с ней.

Разгорающееся пламя бросило золотистый отсвет на его лицо, и Иззи вздрогнула. Скульптурные, аристократические черты этого человека свидетельствовали о том, что он и вправду герцог. Но кое-что на его лице рассказывало совсем иную историю.

Рваный, притягивающий взгляд шрам начинался на его брови, тянулся до виска и заканчивался на гребне правой скулы. Пламя свечи мерцало и дрожало, но он не щурился и не отводил глаз.

Вот оно что…

Догадка пронзила ее мгновенно. По крайней мере, что-то в событиях этого дня обрело смысл.

Точнее, многое объяснило.

Затемненная комната, отказ читать письмо, необходимость оценивать ее состояние на ощупь. Повторные упоминания о ее красоте, несмотря на явные свидетельства обратного.

Он слепой.

Глава 2

Рэнсом сохранял неподвижность, свеча заливала светом изувеченную половину лица. Он намеревался пощадить гостью и держаться подальше от нее, но она попросила свет.

И он ждал, давая ей время всмотреться.

Ни визга, ни испуганных возгласов, ни глухого стука тела, упавшего на пол. Никаких обмороков на сей раз. Только все тот же дразнящий аромат розмарина, исходивший от нее.

– Спасибо, – произнесла она. – За свет.

Ее голос был еще соблазнительнее, чем аромат. К ее выговору благовоспитанной английской мисс явно примешивались низкие и хрипловатые чувственные нотки.

– Давно у вас этот шрам? – спросила она. – Вас ранили в бою? На дуэли? Или произошел несчастный случай?

– Это длинная история.

– Люблю длинные истории.

Он решительным жестом поставил подсвечник на стол.

– Эта вам не понравится.

– Простите. Понимаю, мои вопросы – ужасная дерзость. Сначала я хотела промолчать. Но потом подумала: вы ведь должны знать, что они у меня возникли. Вот если бы я сделала вид, что внезапно заинтересовалась потолком или погодой, это выглядело бы оскорбительно. А вы, как мне кажется, из тех людей, которые предпочитают честность, пусть даже причиняющую неудобство, спасительной неискренности, так что я решила… – ее голос понизился на пол-октавы, – спросить.

И она умолкла. Наконец-то.

Его тело отзывалось на ее присутствие, раздражая его. Ее женственность казалась кружевным покрывалом на его любимом кресле. Ничего подобного он не стал бы приносить сюда, в этот зал, но раз уж она здесь… он не мог отрицать, что израненная, преданная забвению часть его существа жаждет этой нежности.