Цена первой ночи (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна Страница 4

— Держи.

Передо мной появилась кружка, от которой поднималась тоненькая струйка пара. Запах… Запах был восхитительный. Просто божественный. Глянув на Николая, который стоял у стола и чуть ли не лопался от нетерпения, я отхлебнула глоток и зажмурилась. И правда, симфония. Такая… классическая, с духовыми, с дирижёром, со скрипками! Иногда ребята-бармены ставили по приколу. Чайковский, что ли.

— Спасибо, вкусно.

Николай хмыкнул:

— И всё? Вкусно — и всё?!

— А что, надо прилагательными разукрасить? Или наречиями?

— Ну, я не знаю… Как-нибудь развей тему, что ли.

— Очень вкусно, — из вредности добавила я, и тут из коридора раздался звонкий радостный вопль:

— Косицка!

— Опа, Аришка на свободном выгуле! — я отложила шитьё на полку для книг и встала. — Интересно, где она кошечку нашла?

Николай, которому открывался лучший вид на коридор, пробормотал с улыбкой:

— Ну, это не совсем кошечка.

— Опять?!

Моя племяшка, смешно тряся светлыми хвостиками на макушке, сидела на корточках и тянула ручки к шипастой морде бородатой агамы, которая застыла, припав животом к полу коридора.

— Ариш, иди ко мне, заяц! — тихонечко позвала я. — Оставь… зверюшку.

— Косицка! — мелкая глянула на меня светящимися глазёнками, и я невольно улыбнулась — такой Аришка была счастливой. Вот только губки никак не порозовеют… Пальчики тоненькие, ногти голубые… Эх, малявка моя…

— Это не кошечка, — вмешался Николай, потеснив меня с прохода.

— Сабаська?

— И не собачка. Это Лариска.

— Лялиська! Халёсяя?

— Очень хорошая.

— Алиська погладит?

— Погладь, не бойся.

— Нет уж, не надо никого гладить! — воспротивилась я. — А вдруг укусит?

Николай обернулся на меня с таким выражением на лице, будто я заявила, что слоны несут яйца:

— Лариска не кусается! Она травоядная и иногда ест насекомых. А людей не ест.

Пока мы препирались, Аришка бесстрашно гладила мерзкую ящерицу по треугольной голове, а животина жмурилась. Надеюсь, от удовольствия, а не от мыслей, как получше укусить мелкую.

Мы образовали весьма живописную скульптурную группу, которую приметила Катя, выходя из комнаты. И спросила:

— А чего вы тут застыли? Ариш, что ты там нашла?

Разглядев находку, Катерина издала вопль, напомнивший мне сирену противопожарной безопасности, которую включали у нас в городе иногда, чтобы проверить работу оборудования. Даже подъём на третьей ноте был точно такой же — высокий и стабильный. Ящерица припала к полу и юрко побежала к двери жильца. Ариша вздрогнула и огорчилась вслед:

— Лялиська… Мама пугала.

— Не смей трогать эту гадость! — взвыла Катя, хватая мелкую на руки. — А вы… Вы! Я не понимаю подобной безответственности! Запирайте ваше чудовище в клетку! Люба! Как ты могла пустить в квартиру человека с животным?! Ариша больна, вдруг с ней случится приступ?!

— Тётя Юба, хацю Лялиську! — проныла мелкая, и я со вздохом улыбнулась ей:

— Мама сказала нельзя, значит, нельзя. Пойдём, я тебе какаушку сделаю! А потом будем сырники месить.

— У меня самого чуть приступ не случился, — буркнул Николай, поспешно ретируясь вслед за Лариской. — Простите.

Опять извиняется… Вот же! Лучше бы следил получше за своей зверюгой!

В два я увернула воду под кипящими пельменями и пошла в коридор. Постучавшись в дверь жильца, громко спросила:

— Николай, ты обедать будешь?

Шаги. Дверь открылась, и жилец высунул голову:

— А если буду?

— Тогда прошу на кухню.

— Приглашаешь? Кто платит за банкет?

— Не банкет, а всего лишь пельмени, — я пожала плечами.

— Темнота-а-а… — он покачал головой и отмахнулся: — Всё, иду.

Повернувшись, я наткнулась на сестру. И испугалась:

— Кать, ты чего?

— Аришка!

Катя тряслась мелкой дрожью и кусала губы. Я схватила её за плечи и встряхнула легонько:

— Чего?

— Приступ у неё, опять! Задыхается!

— Собирай ребёнка, а я в «Скорую» звоню.

Внутри всё всколыхнулось, залило жаром и опало. Так, мобильник. Выключить пельмени. Номер сто двенадцать. Полис, паспорт, папка с Аришиными выписками…

— Блинский блин!

Скорая занята!

— Что случилось?

Николай заглянул на кухню и стал свидетелем, как я нервно тыкаю в сенсорный экран. Бросила коротко:

— У Арины приступ, а Скорая не отвечает!

— Я отвезу, спускайте её в машину!

— Да не надо, ответят же…

— В машину! — рявкнул Николай и скрылся.

Зажмурившись, я приняла решение. Пока Скорая приедет… Даже с мигалкой… Пока разберутся, куда везти… На машине будет быстрее.

— Катя! Готовы? В машину, давай, давай!

— А Скорая? — замороченная сборами Катька держала в охапке синеющую Аришку, которая хрипела с каждым вдохом и выдохом и только цеплялась за куртку матери скрюченными пальчиками.

— Не спорь, бегом!

В машине Николай спросил, заводя мотор:

— Куда едем?

— В первую детскую, знаешь? Тут недалеко, на Авангардной!

— Понял.

До больницы мы домчались, наверное, даже быстрее, чем довезла бы Скорая. Николай вполне мог бы принять участие в ралли Париж-Дакар, думала я, отчаянно цепляясь за поручень на дверце. Катерина рыдала в голос, пугая Аришку, которая единственная вела себя молодцом.

После моего крика «Ребенку плохо!» в приёмном покое каталка появилась в течение нескольких секунд, молодой врач принял папку с документами и попытался выспросить у Кати симптомы, но мне пришлось отпихнуть невменяемую сестру:

— У неё АЛА с ДМЖП, единственный желудочек, ждём операцию Фонтена в Германии, внезапно стало плохо.

— Спасибо, ждите в приёмном покое.

И я, проводив долгим взглядом каталку, вернулась к Николаю, который растерянно топтался посреди помещения:

— Всё, теперь только ждать.

— Ну, будем ждать, — кивнул он, присаживаясь на скамейку.

— Не, мне надо домой, переодеться и на работу.

— Уверена? Может, отпросишься?

— А деньги кто мне заплатит, если я отпрошусь? Давай уж, вези меня домой.

Оставлять Аришку и Катю, конечно, не хотелось. Но выбора у меня не было. На кого надеяться, кроме как на себя? Надо собирать на операцию, нам не хватает совсем немного…

Уже в квартире я ахнула, вспомнив:

— Пельмени! Я выключила пельмени или нет?

— Судя по отсутствию запаха гари — выключила, — усмехнулся Николай и пошёл в свою комнату. Я же бросилась на кухню. Выдохнула: газ и правда не горел. Как говорила Катька, у меня не мозги, а калькулятор. Но, убей бог, не помню своих действий. Ладно, и то хорошо. Только пельмени совсем размокли, превратившись в склизкую массу с комочками фарша. Пришлось вылавливать всё это безобразие шумовкой прямо в помойное ведро.

— Слушай…

Николай стоял в дверях и выглядел растерянным.

— Что, опять ящерицу потерял? — съязвила, но он помотал головой:

— Ноут пропал. И планшет.

От неожиданности я выпустила шумовку, и та с грохотом упала в кастрюлю с мутной водой. О нет. Только не это!

— Ты комнату запирал?

— Забыл.

— Ясно.

Решительно отодвинув его с прохода, я бросилась в комнату матери. Ну, зараза! Опять начала! За что такое наказание?! Что такое ужасное я сделала в прошлой жизни, чтобы мне высшие силы послали подобную мать?

Комната оказалась не заперта. Забыла. Ну конечно! Запах холодного пепла и перегара витал в полуголой комнате, концентрируясь над женщиной, грузной, грязной, с серым лицом и сальными волосами. Женщина налила в гранёный стакан водки и выпила на одном дыхании, даже не поморщившись. Схватив за плечо и едва преодолевая отвращение, я затрясла мать, крича ей в ухо:

— Ты что сделала? Ты опять вещи из дома выносишь? Опять воруешь?

Она отставила полупустую бутылку, и на меня глянул один глаз. Второй недофокусировался и смотрел в стену. Мать прочистила горло и хрипло каркнула:

— Отвали! Чё орёшь? Это не я!

— А кто?

— Не я! Садись, выпей с матерью! Уважь…