Темная история в третьем роддоме (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс" Страница 4

А утром в его столе лежал другой листок, на котором было напечатано: «А-а-а. Вы предпочитаете в мозг… Так это у нас вчера групповуха была? А девчонки-то и не знают».

Вчера Стас был совершенно уверен, что «стенгазеты» — дело рук Ангелины. Большого ума они не требовали, а записка с головой выдавала истинные мотивы. Теперь же Дежнев задумался. Не то чтобы тезис о «групповухе» был высокоинтеллектуален. Но Гелины потенции превосходил. И дело даже не в нестандартной оценке ситуации. То, что выглядит оригинальностью, нередко оказывается проявлением альтернативной женской логики. Нет, записка содержала намек на самоиронию. А самоирония — однозначная заявка на мозги. Тогда кто? Из имеющих мозги в отделении, помимо себя, Стас еще знал Лизу и Маму Фриду. Но Лизы не было физически. А Мама Фрида не стала бы использовать слово «групповуха». М-да. Вопрос…

Дежнев уложил листок на столешницу и нацарапал уничижительный ответ: «Для тех, кто не понял с первого раза: меня привлекает не всякий мозг. Одноклеточные не вызывают во мне сексуального влечения». И быстро убрал листок в стол. Недостаток мозга у одноклеточных обычно с лихвой компенсируется чувством собственного величия и объемами обид. Очередной обход прошел в приподнятом настроении на фоне повышенного уровня любопытства. Пройдет «первопечатница» тест на одноклеточность или нет? Увы, по завершению обхода в ящике всё было, как прежде. И после плановых операций. Завотделением даже ушел работать с документами в пустующий кабинет УЗИ. Но, увы, к вечеру декорации так и не изменились. Стас испытал некоторое разочарование от того, как легко сдалась его визави. А потом его вызвали к многоводной роженице с диабетом, и ему стало не до глупых записок.

Зато утром его поджидал очередной образец эпистолярно-принтерного творчества: «У одноклеточных нет мозга, Станислав Борисович. А у нас на четверых даже 240 наберется! Кстати, вы так и не ответили на вопрос».

«Не ответил», посмеиваясь про себя, согласился Стас. Если хочешь разговорить собеседника, просто повтори его последние слова. Это как выдернуть пробку, затыкающую фонтан. Предвкушая поток, который прорвет его реакцией, завотделением провел «летучку» и пошел домой. Интересно, эти «240» — это самоирония и недооценка соперниц? Если они соперницы. Не жмет ли вам корона, Станислав Борисович? Что-то не заметно в обозримом пространстве очереди кандидаток в постельные грелки. Стас последние полгода так утрахивался работой, что о женщинах думал сугубо как об объекте профессиональной деятельности. А теперь он шел домой после ночной смены, а у него энергии было еще на три подвига и одну женщину.

Наполненный кипучей субстанцией, Стас совершил первый подвиг. Расчистил Авгиевы конюшни, то есть навел порядок дома. Когда дом — место, где ты спишь (иногда), он постепенно покрывается слоем хлама. Дежнев выдраил квартиру. Распахнул шторы. Открыл окна. Дышать сразу стало легче. Просто фэншуй какой-то. Закончив уборку, Стас понял, что про три подвига он погорячился. А вот от женщины бы не отказался. Чтобы приготовила ужин. За неимением женщины Дежнев поимел доставку из знакомого фастфуда. За деньги, зато без моральных издержек и гарантированно вкусно. Он вытянулся на диване, пощелкал новостные каналы на телевизоре, убедился, что мир не поумнел, и пошел спать.

Глава 5

Когда Стас проснулся, за окном царила ночь. Однако будильник настаивал, что уже утро. Организм отказывался мириться с обманом зрения и требовал доспать. Дежнев нажал отсрочку и укрылся с головой пледом. Интересно, что там насочиняла «пипетка»? Мысль вспорола вязкую дремоту, как лазер — метастаз. Сонливость как рукой сняло. Дежнев побрился, подпевая музыкальному каналу. Может, не очень в тон, — со слухом у него было хуже, чем с руками, — зато с душой. В больнице завотделением одаривал коллег сияющей улыбкой. Но когда уже третий встречный поинтересовался, не нашел ли Стас работу получше, понял, что внутренний фонарик стОит притушить. А то слухи пойдут, сплетни… Главврач опять вызовет. Душеспасительные беседы начнет. Оно надо? До ординаторской Дежнев держал лицо, но чуть не скатился в банальный «Й-есс!», обнаружив в столе очередной листок. «А говорили, что мы можем спрашивать о вашей личной жизни, что угодно. Ай-ай-ай! Нехорошо обманывать!», — вот, что было там напечатано. «По-ве-лась!», — мысленно пропел Стас, прищелкнув пальцами. И пока не набежали зрители, написал: «Как можно! Я говорил, что вы можете спрашивать, что хотите. Хоть про длину моего пениса в эрегированном состоянии и среднюю продолжительность коитуса. Но я не обещал, что вам отвечу».

Ощущая себя мужественным советским бойцом, от которого подлый фашист получил гранату, завотделением переоделся в зеленный медицинский костюм. Мальчишеское шило свербело в сфинктере анального отверстия и звало на подвиги. Вышеупомянутый сфинктер чуял, что добром дело не кончится. Но сидеть на месте все равно не получалось. Взяв для серьезного вида несколько бумажек со стола, Стас посмотрелся в зеркало. Бумажки не помогли. Серьезного вида не получилось. Торжество справедливости цинично полыхало из-под очков, как прожектор перестройки. Два прожектора. Завотделением вернул бумаги на место, заложил руки за спину и прогулочным шагом отправился дозором по владениям.

Припоздавшие сонные барышни и дамы разного возраста и степени беременности несли баночки на анализы и себя — на взвешивание. Некоторые здоровались, некоторые еще недостаточно проснулись, чтобы выделять заведующего отделением из фона. В конце коридора находилась процедурная. Утренние уколы еще не начались, и скамеечки у дверей были пусты. Однако внутри работа кипела, судя по женским голосам. Стас собирался заглянуть внутрь, но услышал из-за приоткрытой двери: «А теперь закрой глаза, и представь этого мужчину у себя за спиной…» — и передумал. Может же заведующий, измученный тяжелым обходом, присесть на скамеечку отдохнуть? В телефоне покопаться, например. Кстати! Он вынул телефон и перевел его в беззвучный режим.

Глава 6

— …Нет, ну какой дурой нужно быть! Он же женат!.. — пробивался сквозь завесу Татьяниных мыслей звонкий голосок Ольги.

Сегодня они дежурили вместе. Таня фактически была медсестрой на замену и ею затыкали дыры. Вот и сегодня ее попросили подменить работницу из Ольгиной смены. Та села на больничный с ребенком, а уколы сами в попы не поставятся, как точно подметила старшая медсестра. Оля продолжала трыдндеть про события вчерашнего сериала, но Зуева пропускала ее слова мимо ушей. Разве картонные драмы мыльных опер могут сравниться с накалом страстей, что закрутились в ящике офисного стола? Станислав Борисович оказался трудным пациентом. Агрессивным. Недоверчивым. Несговорчивым. Его реакции и веселили, и задевали. Веселили предсказуемостью. Задевали тем же. Восемь лет Дежнев был для Татьяны недостижимым идеалом. Принцем в белом халате. Воплощением спокойной уверенности, компетентности, ответственности и интеллекта. Тех качеств, которые Зуева ценила в мужчинах выше всего. Но это еще не всё. Станислав Борисович был для нее эталоном мужской красоты. Не слащавой, как у эстрадных «альтернативов». Не брутальной, как у бойцов ММА. Не экстравагантной, как у Бенедикта Камбербэтча. Простой, человеческой мужской красоты, на которую хотелось смотреть. И смотреть. И смотреть. И иногда трогать руками. В общем, Дежнев был персональное «всё» Тани Зуевой. Поэтому осознание, что кумир оказался таким же мужским шовинистом, что и прочее большинство игреконосителей, стало для Татьяны потрясением. С другой стороны, как говорили великие устами Гели: «Хочешь избавиться от прошлого — сделай его смешным». Резкие ответы завотделением вызывали желание подразнить. Таня чувствовала себя корноухим котом, который вновь и вновь забирается на забор соседского дома, чтобы позлить цепного волкодава. И ей было интересно, как именно отреагирует волкодав Дежнев на очередную с-котскую проказу. А дуры из телевизионных мелодрам были ей глубоко до лампочки.