Профессионально беременна (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна Страница 4

— У тебя были планы на этот вечер?

— Ну вообще-то… — начала я, выдержала хорошо просчитанную паузу и улыбнулась: — Я их отменю, если ты предложишь что-нибудь поинтереснее.

— Вполне. Как ты относишься к лошадям?

На этом месте я, привыкшая к неожиданностям, к игре, к внеплановым ситуациям, все-таки вздрогнула. Хотя после пуансеттии чего уж там… Неужели мне предстоит конная прогулка? К этому меня жизнь не готовила!

— Я очень люблю лошадей! — ответила с запинкой, но с энтузиазмом. И добавила чуть тише: — Издалека.

Фыркнув, Беркут успокоил меня:

— Ты полюбишь их вблизи, обещаю. Будет весело!

— Особенно когда я упаду в десятый раз, — согласилась я.

— Я не дам тебе упасть.

Это обещание вкупе с легким гладящим касанием руки отчего-то умилило меня. Выбрала эпатажного миллионера — будь готова прыгать с парашюта и надевать акваланг. А вообще, становится даже интересно: что еще придумает Данила для развлечения?

— Это обнадеживает, — ответила я и отобрала у него ладонь. Официантка принесла телятину для меня, роскошный стейк с овощами для Беркута и хлебушек. У меня есть полчаса, чтобы привыкнуть к мысли: меня сегодня посадят на лошадь.

Но я так и не смогла представить себе эту картину.

В принципе, еще тогда, давно, когда мне в голову пришел план робингудства в пользу бедных, то есть меня, я знала, что пойду на многое. Я была готова врать и изворачиваться, терпеть, улыбаться сквозь силу, говорить «да», когда хочется блевать, потому что огонь в груди не унимался, жег, выжигал дотла. Этот огонь можно было погасить только одним способом: обставить, обмануть, восторжествовать, забрать то, чем гордится мужчина. И нет, не деньги — они вторичны. Забрать то ощущение вседозволенности, которое рано или поздно приходит к любому мужику, поднявшемуся на недосягаемые высоты власти.

Я много читала — самосовершенствовалась каждый день, качала мышцы — оттачивала тело, училась управлять в сексе — с каждым новым любовником, я собиралась стать идеальной. Но никогда не думала, что мне придется ездить верхом.

Конюшня, в которую привез меня Данила, находилась в сосновых борах на севере города возле поселка Лисий Нос. Название мне сразу понравилось. Было в нем что-то лукавое и мимимишное, заставляющее улыбнуться. Но улыбаться не хотелось. Хотелось спрятаться, укутавшись в одеялко, чтобы не тащили насильно на страшного зверя…

— Чувствуешь?

Данила помог мне выйти из машины и обвел рукой окрестности с таким видом, будто лично принимал участие в создании этих деревьев, этой травы и этих деревянных сооружений, часть из которых я легко идентифицировала как манеж, дом и денники. В леваде паслись лошади, на песке в круглом загоне возле манежа тоже бегала по кругу лошадка на длинном поводе. Пахло хвоей, опилками и еще — тем специфическим запахом, который бывает в зоопарке.

— Чувствую, — из вредности ответила. — Аромат навоза.

— Ева! — Беркут рассмеялся и подставил мне локоть. — Вдыхай полной грудью, только посмотри, какой тут чистый воздух!

— На воздух нельзя посмотреть, — нервно возразила я.

— Не умничай, золотце, — фыркнул Данила. — Тебе не идет.

Да, я часто слышала это от мужчин. Улыбайся, девочка, будь красивой, закрой ротик, на тебе денюжка, купи сережки… И ты улыбаешься, стараясь, чтобы это не выглядело, как гримаса, молчишь, хотя очень хочется все высказать в лицо, берешь платиновую карточку и мстительно выгребаешь с нее доллары на сережки, колечко, браслетик, а к ним кофточку, а к кофточке брючки, а к ним туфли, а к туфлям сумочку «потому что моя старая сумочка к этим туфелькам не подходит, котик!»

— Смотри, это Осень.

Я с отвращением уставилась на коричневую лошадь. Конечно, она была красивой — темно-рыжая в белые пятна шерсть лоснилась, переливаясь на солнце, черная грива, заплетенная в тонкие косички, элегантно свешивалась на один бок, тонкие ноги равномерно перебирали по песку загона… Но это была лошадь, и я ее боялась. Однако вежливо ответила:

— Очень милая лошадка.

— Перспективная кобылка. Думаю в этом году свести ее с Вольтером.

По следующему взмаху руки я повернула голову налево и увидела очень необычную лошадь — серую с белой гривой. Паслась эта отрада эстетизма в отдельном загоне. Словно почувствовав, что о нем говорят, Вольтер вскинул голову и тонко заржал, задирая хвост.

— Вот он, мой Вольтер! Смотри, какая масть, очень хочу получить такого же жеребенка. А знаешь, какой он послушный! Вот поедем кататься, я покажу, что Вольтер умеет!

— А стихи он пишет? — пробормотала. Беркут обожает лошадей, с ума сойти! Нет, нафиг, нафиг… Хоть этот мужчина и перспективный, как его лошадка, но надо соскакивать. Я не выдержу этого увлечения больше одного раза. Да и одного раза, наверное, тоже не выдержу.

— Стихи? Нет, стихи вроде бы не пишет. А мы его спросим.

Спросим, ага. Когда будем скакать по полям.

— Золотце, пойдем, я покажу тебе, где можно переодеться.

Боги… За что мне все это? Я очень сильно постаралась замаскировать обреченный вздох под энтузиазм и бодренько улыбнулась:

— Переодеться это я могу. Все никак не могла понять, как мне в платье на лошадь садиться.

— У нас должны быть запасные костюмы для верховой езды. Пошли в дом.

И мы пошли в дом, где Данила передал меня из рук в руки молодому человеку с гусарскими усиками, велев экипировать как следует. Парень проводил меня в одну из комнат на втором этаже, распахнул шкаф и удалился. Я застыла перед вешалками, ошеломленно глядя на экипировку. Интересно, как я буду выглядеть в бриджах? Обтягивающие штаны — удачная находка модельеров. А вот толстовки… Это издевательство над женщиной. А ведь еще вроде бы надо сапоги?

Кошмар.

Сапоги я точно не выдержу…

Когда я вышла из дома в полном облачении наездницы, чувствовала себя, мягко говоря, неуютно. Сапоги из натуральной кожи издевательски поскрипывали при каждом шаге, и мне слышалось в этом скрипе пение: «У-па-дешь! У-па-дешь!» А гусарский парень дал мне палочку с кожаной нашлепкой, и я не нашла ничего лучше, чем нагло похлопывать ею по голенищу. Но, увидев Беркута, перестала, устыдившись. Он выглядел великолепно. Настолько, что Солнце померкло, скрывшись от обиды за облако. И даже в каске Данила не выглядел смешно — он был похож на бога. Этого, как его… С крылышками на шлеме… Или это был не бог? От волнения все вылетело из головы, остался только этот несчастный шлем с крылышками.

— О, Ева! — окликнул он меня, подняв солнечные очки на лоб. — Слушай, тебе очень идет этот костюм. Впрочем, я и не сомневался.

— Бриджи украсят любую женщину, — вежливо ответила я, стараясь не смотреть на корпулентную женщину с обтянутым бриджами необъятным задом. И лошадку, на которую клиентка собиралась взгромоздиться, стало очень жалко. Но я быстро задавила в себе жалость, увидев, как к мадам подводят огромное животное с кряжистой спиной и крепкими ногами. Как это называется? Першерон? Не знала, что на них можно ездить… Тем лучше для всех.

— На тебе они смотрятся просто потрясающе, — пробормотал Данила, целуя мою руку. На секунду я зависла, потом вспомнила — мы все еще про бриджи. Спросила:

— А у меня будет каска?

— Обязательно, — пообещал он и махнул рукой. Гусарский парень резво притащил элегантную каску с ремешком, Данила самолично на меня ее натянул, застегнул, и я мгновенно почувствовала себя полной дурой. Но — дурой, защищенной от неприятностей. Впрочем, это ощущение испарилось, как только мы подошли к леваде.

— Знакомься, Ева, это Синичка.

Синичкой звали небольшую, приземистую и крепкую кобылку рыжего цвета. Она покосилась на меня карим глазом, подняла верхнюю губу, показав зубы, и я обмерла. Где-то читала, что лошадки кусаются и очень даже нехило!

— Очень приятно, уважаемая лошадь Синичка, — тихонько сказала я, инстинктивно делая шаг за спину Данилы. Тот захохотал на всю конюшню:

— Ева, твоя вежливость зашкаливает!

— Она хотела меня укусить, — наябедничала и снова спряталась.