Мария Воронова - Книжная девочка Страница 4

Она не хотела такого внимания. С детства она знала – на нее смотрят, только если она загораживает более привлекательный объект. Со временем это стало образом жизни – никому не мешать. Быть невидимкой.

Поэтому внимательный взгляд посетителя совсем ей не нравился. Привычный и даже любимый собственный наряд внезапно представился ей нелепым, глупо же во втором десятилетии двадцать первого века подражать Одри Хепберн.

Впрочем, ей быстро удалось взять себя в руки и вспомнить, что она – на работе.

– Чем могу служить? – Женя сама удивилась, как у нее вылетело это книжное выражение.

– Вы должны были задать этот вопрос десять минут назад! – фыркнул посетитель.

– Простите, пожалуйста. Мне показалось, вы хотите сами выбрать книгу, я не хотела вам мешать. Но теперь я в полном вашем распоряжении.

– Неужто?

Женя невольно покраснела, и посетитель посмотрел на нее как-то уж совсем нагло.

Но женщина не имеет права терять самообладание. Так говорила Наталья Павловна.

– Прошу вас! – Она сделала приглашающий жест. – Скажите название книги, и я быстро ее найду.

– Давно бы так! Вы должны вцепляться в каждого посетителя и без покупок не выпускать.

– Это только хуже выйдет, – улыбнулась Женя. – Если навязывать свое мнение, человек ни за что не захочет покупать. И потом – как советовать? У каждого свой вкус, невозможно угадать, что кому придется по душе.

– А как вы, с такими взглядами, собираетесь делать выручку?

Женя смущенно пожала плечами.

– Почему вы не можете советовать? – настойчиво продолжал посетитель. – Не разбираетесь в литературе?

– Скорее, не разбираюсь в людях, – пробормотала Женя.

– Вот как? – Он хмыкнул и кивком позволил ей вернуться за прилавок. – А где же хваленая женская интуиция?

Смутившись окончательно, Женя только развела руками. Мужчина осуждающе покачал головой.

– Тренируйтесь, – сказал он. – Для начала попробуйте угадать, какие книги люблю я.

– Как я могу? Нет, не стану и пытаться.

– Почему?

– А вдруг я угадаю? – Женя отчаянно боролась со смущением. – Ведь наши любимые книги – это наша душа. Зачем вам открывать душу чужому человеку?

– Хорошо, – неожиданно согласился он. – Тогда поступим иначе. Вы предложите мне пять книг. Я их куплю, и, если они все мне понравятся, буду к вам ходить. А если нет, то…

– Получится, что вы зря потратили деньги, и тогда…

– Если они мне не понравятся, – не слушая ее, повторил посетитель, – я вас уволю. Это мой магазин.

…Что ж, мир возвращался в привычные рамки. Мужской интерес, особенный взгляд – все это лишь померещилось ей. Просто владелец решил изучить новую сотрудницу.

– А можно задавать вопросы? – пискнула Женя.

– Нет. Не вижу смысла открывать вам душу, – усмехнулся он.

Женя обреченно пошла к стеллажам. Было ясно, что сейчас она выберет книги, прочесть которые для этого человека – все равно что лимонов наесться. Он ее выгонит, и правильно сделает: бизнес и так еле дышит, чтобы еще держать придурковатую продавщицу.

Она быстро сняла с полок пять томиков и положила стопку на прилавок.

– Пожалуйста. Не уверена, что все они придутся вам по душе, но, по крайней мере, вы не бросите их на половине от скуки.

– Что ж, полюбопытствуем. – Он взял в руки верхнюю книгу, и Женя невольно залюбовалась его длинными сильными пальцами. – Пушкин, «Капитанская дочка». Разумный выбор, пожалуй. Когда кошмар под названием уроки литературы давно забыт, можно и перечесть. Шефнер, «Сестра печали» – посмотрим… «В окопах Сталинграда»[2] – неплохо. «Айвенго», – он неожиданно засмеялся, – вот это да! Придется погрузиться в детство… А это что? «Граф Монте-Кристо» – почему?

Он подержал книгу на ладони, будто взвешивая.

– Простите?

– Почему вы выбрали «Графа»?

– Не знаю. Интуитивно…

– А почему не предлагаете детективы? Сейчас все читают детективы.

– А вы – нет! – храбро выпалила Женя.

– И вы, видимо, нет, – усмехнулся ее работодатель, – угадал?

Она кивнула.

– Низкий жанр?

– Нет, конечно, нет! – горячо возразила Женя. – Среди детективов не меньше талантливых книг, чем в других жанрах.

– В чем же тогда дело? – Мужчина положил, наконец, томик Дюма на прилавок и посмотрел на Женю с интересом. С нормальным человеческим интересом, а не с примерещившимся ей мужским.

– Я не могу принять, когда потеря близких, смерть, самые большие несчастья становятся всего лишь предметом загадки. Это как-то нехорошо…

Он немного подумал и сказал:

– Согласен, – и подвинул книги к кассовому аппарату. – Оформляйте покупку. И позвольте сообщить вам, что вы очень странная девушка. Тем более странная, что на вас блузка, как была у мамы в моем детстве.

Глава 2

Мила неторопливо шла по Зверинской улице. Она ходила на работу пешком: с Петроградской стороны на Васильевский остров и обратно. Будто с одной планеты на другую. Петроградская казалась ей мрачной. Темная, гранитная, тревожно-красная, какая-то узкая. А Васильевский, наоборот, светлый и просторный.

Она вышла на набережную, повернула на мост. Совсем еще темно, только где-то вдалеке занимается суровый ноябрьский рассвет. Край солнца с трудом пробивался сквозь черный бархат осеннего неба. Мила остановилась, вдыхая промозглый запах моросящего дождя. Посмотрела на тяжелые, ленивые волны Невы, на одинокий буксирчик в желтых кляксах сигнальных огней.

«Как причудливо жизнь тасует и сдает карты! – думала Мила. – Вот я, прожив почти целую жизнь, вдруг оказалась здесь, и хожу той же дорогой, что моя бабушка в страшные годы блокады. Разве я могла предположить, слушая в детстве ее рассказы, что мне придется повторять ее путь почти шаг в шаг? Хотя и время другое, и город стал другим, да и бабушки давно нет».

Мила очень любила Ленинград своего детства. Кроме обязательных экскурсий с классом, любила одинокие прогулки, во время которых ей открывалась не парадная, а тихая, внутренняя красота города.

Затея с переименованием Миле не понравилась. В ту пору она училась на третьем курсе института и, как все ее поколение, была в ужасе от открывшихся зверств большевизма. Но, безоговорочно приняв превращение дедушки Ленина в кровавого тирана, она инстинктивно противилась возвращению старого названия – ей казалось, что с этим переименованием ее хотят насильно переселить в другую жизнь.

И другая жизнь действительно началась, и город изменился. Тот, прежний Ленинград, сильный и светлый, как юноша, растаял в утреннем молочном тумане. Что ж, он всегда был немного призраком, этот город-мученик, город-герой.

Новый город, крепкий жизнелюб, украсил себя дорогими витринами, оброс жирными боками пригородов, залоснился сиянием реклам и подсветок.