Декаданс - Людмила Семенова Страница 4

При этом он был хорошим собеседником и слушателем и из всех ребят, кроме Алика, вызывал у Полины наибольшее доверие. Она подозревала, что Игорь интересуется ею как девушкой, и это слегка льстило ей, как ни совестно было себе в этом признаться. А Катя, которая иногда болтала с Полиной по пустякам, откровенно советовала той присмотреться к парню.

И порой Игорь шел на романтические жесты — например, однажды к дню рождения Полины написал с нее портрет акварелью по мокрой бумаге, изобразив девушку на фоне осеннего Летнего сада. Они когда-то по соседству рисовали там этюды с натуры, много болтали и Игорь делился с Полиной горячим чаем из термоса. А перед экспозицией диплома именно он помог Полине окантовать и развесить ее работы в зале. Больше ей было не на кого рассчитывать — у отца к этому моменту все чаще болела спина и он вынужден был отказываться от физических нагрузок.

Защиту и вручение Полина запомнила смутно, не испытав в те дни никакой особой радости, — на руках осталось удостоверение о сносных, но не блестящих оценках, а в душе горечь от предстоящей разлуки с Аликом. Но когда Инга позвонила ей с предложением о работе, девушка, казалось, испытала всю радость, которую не успела израсходовать на торжественных мероприятиях.

Глава 2

Арт-пространство «АлИн», как уже упоминалось, было не слишком большим, но в нем, помимо экспозиционных залов, имелась пара мастерских и помещение для мастер-классов, перфомансов, камерных концертов, поэтических вечеров. Инга привлекла к этому многих художников и педагогов, которые получили дополнительный заработок, а также привлекли свою сплоченную аудиторию в качестве зрителей и участников.

Но идея задействовать такой контингент принадлежала именно Алику. Он и после окончания учебы много общался с вышедшими на пенсию или уволенными преподавателями и старался им помочь. Инга время от времени устраивала выставки их работ, чтобы разбавить молодежный авангард, но жених убедил ее, что бывших наставников следует вовлекать в новую активность, а не только стряхивать пыль с холстов и эстампов, созданных зачастую еще в прошлом столетии.

И надо сказать, старожилы художественного круга Петербурга не только преподавали, но и учились сами у молодежи. Этот формат Инга называла «дневной» программой, руководство которой доверила Алику, а концепция «ночной» части принадлежала ей самой. В этом и состояла наиболее пикантная особенность арт-пространства. Инга давно интересовалась сферой душевных расстройств — творчеством психически больных художников, взаимосвязью отклонений и таланта и даже историей психиатрии в целом. Ей даже удалось получить у городской власти грант на проект, посвященный исследованию и продвижению творческого потенциала душевнобольных. Много сотрудничая с психоневрологическими диспансерами, Инга сама отыскивала наиболее способных пациентов — медицинские учреждения давно практиковали арт-терапию и устраивали внутренние выставки. Но медики рассматривали это как часть лечения и досуг для больных, а Инга считала, что пиар такого творчества посодействует оздоровлению общества, которое никак не может отказаться от деления на «нормальных» и «ненормальных».

В этом отношении девушка была очень активна, и не только на творческой почве: мимо нее не прошла ни одна скандальная история об ущемлении прав людей с ментальными особенностями. Она всегда называла их именно так, категорически отвергая более откровенные термины, в то время как Алик, относясь скептически к ее убеждениям, выражался гораздо бесцеремоннее. В арт-пространстве Инга поначалу читала лекции и устраивала кинопоказы, посвященные безумию в искусстве и массовой культуре, а потом основала проект с выставками и перфомансами, в которых принимали участие люди с определенными диагнозами. Проект получил название «Любой художник немного безумен».

На взгляд Инги, нотка больного и воспаленного придавала творчеству гораздо больше жизненной силы и правды, чем гармония и спокойствие. К «безумному» искусству она причисляла не только направление «ар брют», но и многие жанры, основанные на скрытой борьбе со страхами через воспевание ужаса, крови и порока. Например, старые народные сказки, где любой простой крестьянин или торговец мог стать жестоким убийцей, не нуждаясь ни в каких казенных «смягчающих обстоятельствах».

В своеобразном «манифесте» к проекту девушка изложила следующие мысли: «Мы, называющие себя „нормальными“, живем в сплошном лицемерии, боясь всего: от своих пищевых и сексуальных пристрастий до высшей воли, выдумываем себе идеалы и ориентиры, без которых шагу не способны ступить. И только у этих людей развязаны руки и душа, они способны искренне чувствовать, желать, достигать и творить. Они не меньше других жаждут любви, ласки и понимания и порой добиваются этого такими же бесцеремонными путями, как дети. Вспомните, как это умиляет взрослых, и посмотрите на них именно с такого угла! Почти любая история болезни в так называемых богоугодных заведениях — это прежде всего история о жестокости и равнодушии внешнего мира, родителей, которые бросают таких детей, сверстников, которые издеваются над ними, медицинского персонала, который часто ведет себя хуже тюремщиков. Портит не болезнь, а людское непонимание».

В кругу старых знакомых Инга однажды рассказала, что загорелась идеей развивать таланты таких пациентов еще в подростковом возрасте, когда по соседству с их семьей жила девочка с серьезными отклонениями. Она, по словам девушки, вечно искала контакта с ровесниками, но те либо боялись ее, либо откровенно издевались. А вот Инга прониклась к ней теплотой, причем даже не знала, что ее притягивало в этой беззащитной девочке, — «она словно была из тех, кого хочется любить, с кем все понимаешь без слов, кому знаешь что сказать и чего не говорить, и как молчать». Потом, как с грустью поведала Инга, ее семья купила квартиру в другом районе, так что больше она не видела эту девочку и не знала, как сложилась ее жизнь.

Тогда этот рассказ впечатлил Полину, будто сокурсница невзначай приоткрыла какой-то потайной, уязвимый уголок души. Но спустя некоторое время, уже в арт-пространстве, она как-то разговорилась с Аликом, вспомнила об этом случае, и тот неожиданно сказал, странно усмехнувшись:

— Поля, я эту мелодраму знаю давным-давно, и нестыковок там наберется на отдельный литературный анализ. Все это Инга в каком-нибудь фильме подсмотрела, или вовсе из головы придумала.

— Инга сама говорила тебе, что это неправда? — изумленно спросила Полина.

— Ага, разбежалась она! Я не удивлюсь, если сейчас Инга