Людмила Белякова - Быть единственной Страница 40

– И не надо, – пожал плечами Вадик. – Володька обошелся без твоего дома, и я обойдусь. Испугала тоже…

Какая-то горячая волна обдала Машу: ой, а не зря ли она это сделала?! Разошлась, как легкое в кастрюльке… Вдруг уйдет опять Вадик, как уже уходил? В общежитие или еще куда… Вдруг у этой Гальки жилплощадь есть и она его к себе примет?

– Сыночка, ну зачем она тебе, а? Ну неужели тебе дома плохо?

– Плохо, мам, – сокрушенно произнес Вадик. – Ой как плохо! – Вадик стоял и, прихлебывая из стакана, смотрел на Машу. Кажется, даже чуть насмешливо.

– Да чем же плохо, сыночка? – запела Маша тоскливо.

– Да с кулаками на меня тут бросаются… некоторые.

Машу больно кольнуло то, что сын назвал ее «некоторыми» даже непонятно почему, но скандалить дальше было невозможно. Куда уж тут!

– Орут, кричат… Житья нет.

– Ох, сыночка, я ж добра тебе хочу, добра…

Маша прижала руки к груди и снова начала качаться из стороны в сторону. И чего ее все время вело мотаться, как белье на веревке? Начав, она никак не могла остановиться.

– Да что ж это за добро такое, – чеканил сын, глядя на Машу холодными голубыми глазами, – когда у меня в тридцать пять лет ни жены, ни детей? У Вовки вон хоть дочка растет, а мне кто в старости стакан воды подаст, а? Что ж такого особенного, что я семью хочу иметь?

На это понятное по всем человеческим меркам желание даже в отчаянном Машином положении возразить было нельзя. Но можно было попытаться отложить его исполнение!.. Уж сколько откладывалось, а? А вдруг и сейчас выгорит?

Маша приободрилась. Нечто занять сынка поисками невесты? А если учесть, что невест хороших, подходящих ему по возрасту, и помину давно нет, то еще пару лет протянуть можно… Точно можно! А там… Сам поймет, что лучше мамы его никто не обиходит, и перестанет из дома глядеть. Теперь уже навсегда.

Маша перестала качаться и сказала вполне нормальным, чистым голосом:

– Да разве я против, а, Вадичка? Я ж не против! Женись! Но не на Гальке этой! Она ж, поди, и рожать-то не может… Какие там дети – после стольких абортов-то!

– А ты-то откуда знаешь?! – взорвался Вадик. – Ты что – в одной палате с ней лежала? Ну вообще!.. Ты… – Вадик крепко поставил стакан на стол, резко повернулся и вышел.

«А ведь женится он на ней, – в полном отчаянии подумала Маша, и эта мысль придавила ее неподъемной могильной плитой. – Женится. Точно. Как Вовка тогда уперся, так и этот теперь упрется».

Как она добралась до кровати и плюхнулась на нее, не раздеваясь, Маша не помнила. Ощутив у себя под щекой продавленную подушку, она как-то невнятно, глухо и темно подумала: «А вот умерла бы я сейчас и не видела бы этого позорища…» Как Вадька едет в ЗАГС с Феоктистовой под белой фатой, и они все, и Вовка с женой, гуляют на свадьбе. А потом Вадик приводит Феоктистову хозяйкой в Машин опустевший дом, и все происходящему безумно рады, и сами «молодожены», и Вовка с его женушкой, и все-все…

Наутро Маша проснулась рано, какая-то будто затвердевшая – может, отлежала все руки-ноги в этом то ли обмороке, то ли сне. А скорее всего, за ночь ее желание бороться за сына и дальше проникло во все клеточки ее тела и замерзло там до гранитной неприступности.

«Нет, невесту я ему искать не стану», – думала Маша, поджаривая Вадику котлеты с макаронами.

Маша и сама понимала, что такое, даже понарошку, делать не будет. Не сможет просто. А вдруг невеста ему и впрямь понравится?! И женится он, приведет ее в дом, и Маша не сможет возразить. Как возразить? Сама предложила, сама навязала… Нет, тут надо что-то другое.

«Как бы от Гальки этой избавиться, а? – все размышляла Маша, отскребая пригоревшие котлеты. – Уехала бы она куда-нибудь, что ли… С глаз долой – из сердца вон. Пока еще следующая краля найдется – глаза вытаращишь! Так и проживем с ним, даст Господь».

Раздосадовавшись на себя, а скорее на Феоктистову, из-за которой подпалились котлеты, Маша выключила газ и пошла будить сына.

Дверь его комнаты была наполовину приоткрыта. Никакого движения за ней не ощущалось, а ведь он должен был уже проснуться и даже, как всегда, включить телевизор… У Маши упало сердце. Она сделала пару неверных шагов и легонько, все еще на что-то надеясь, толкнула дверь. Вдруг заспался сынок?

Постель Вадика была неубрана, шкаф приоткрыт, на полу пестрел какой-то мусор. Все как в тот раз, когда он из-за директорской дочки уходил из дому в общежитие. Маша это так ясно вспомнила…

Вадика не было.

– Вадик, Вадичка! – слабым, дрожащим голосом позвала Маша. «А вдруг?! Вдруг!» – Иди кушать, сыночка!

Дом ответил ей глухим, даже насмешливым молчанием.

– Остынет, сына! – еще раз, поднатужившись, чуть погромче, повторила свой призыв Маша и поневоле пошла искать Вадика, который так упорно не желал отзываться.

Может, дуется на вчерашнее? Так за дело мама поучила, за дело.

Ни в комнате, где его вообще не могло быть, ни в братниной комнате, куда они не заходили месяцами, Вадика не было. Молчание сына и тишина в доме становились просто зловещими.

Маша вернулась в его комнату, уже почти ни на что не надеясь, открыла платяной шкаф. Точно… Там остались только зимние вещи, теплые носки и всякое старье, сберегавшееся для грязной работы и для огорода.

«Ушел, ушел!.. К этой дряни ушел! Маму бросил… Бросил! А мама его так любила!»

… Маша просидела в комнате сына, наверное, часа два, в непонятном ей самой оцепенении, словно надеялась, что все это – просто затянувшийся ночной кошмар. И если досмотреть его до конца, то можно, проснувшись, оказаться в прекрасном мире, где нет ни Зоек, ни Галек Феоктистовых, ни других баб-разлучниц, а есть только она, Маша, и ее любимые сыночки Володя и Вадик.

Маша проголодалась и замерзла, поскольку была только в ночнушке и халате. Надо было взять себя в руки, встать и отправляться… Куда?

На дежурство ей было выходить только завтра. Ехать в город, на завод, разыскивать сына и убеждать его вернуться сил Маше явно бы недостало. За ночь она совсем не отдохнула, ноги, спина еще болели после вчерашних походов и погонь, в висках стучало. Да и есть ли Вадик на заводе? Может, в своей мастерской… Или с этой проституткой гуляет, жизни радуется.

Нет, это точно придется отложить до завтра.

А может, он сам вернется? Не сможет устроиться в общежитие, например. Тем более там сейчас проживали не холостые рабочие и развязные девчонки-пэтэушницы, а «черные» с городского рынка. Хорошее соседство… Вот обворуют его там, придет он домой, к маме, в ногах валяться, чтоб назад приняла!

Но до этого сладостного момента надо было дожить. А как дожить, если так и гложет беспредельная тоска по сы´ночке, по сы´ночке…